Весьма любопытная окаменевшая кость, найденная в третьем городе, была передана мною г-ну Уильяму Дэвису из департамента окаменелостей Британского музея, который написал мне на этот счет следующее: «Ископаемая кость, переданная мне для исследования, – это средний спинной позвонок вымершего китообразного, родственного Delphinidae, или семейству дельфиновых. Она полностью минерализована и, возможно, была получена ее древним владельцем из миоценового третичного отложения в Троаде либо в Греции. Ископаемые останки привлекали доисторических людей, поскольку иногда их находят (небольшие – с отверстиями, чтобы носить в качестве украшений) вместе с костями и орудиями из кремня в пещерах и озерных жилищах, хотя они и не всегда происходят из отложений, расположенных в непосредственной близости от этих жилищ».

Поскольку доктор Мосс упоминает в своем письме эмбрион, кости которого, находящиеся в моей коллекции, он видел, я могу здесь сказать, что нашел рядом с ним, а также рядом с тем, что был обнаружен в урне на материковой почве (см. рис. 59), кости еще двух эмбрионов – и те и другие вместе с пеплом на дне разбитых кувшинов. Кажется удивительным, что тела этих нерожденных детей сохраняли, в то время как все другие тела кремировали. По мнению профессора Аретеоса, который любезно собрал первый скелет эмбриона (как я уже говорил выше), его присутствие в урне, наполненной человеческим пеплом, можно объяснить только тем, что мать умерла от последствий выкидыша, ее тело сожгли и пепел положили в погребальную урну, в которую бросили также несожженное тело эмбриона. Однако, если так произошло в случае с эмбрионом, найденным в первом городе, не можем ли мы предположить, что в глубокой древности этот обычай был настолько общепринятым, что он сохранился в первых двух городах и все еще практиковался и жителями третьего города?

Как я уже упоминал раньше, помимо большой улицы, которая ведет с долины к воротам, я обнаружил только еще одну улицу или, скорее, проулок; ширина его составляет 1,20 метра = 4 фута; он замощен большими известняковыми плитами [1379]. Посетители могут легко найти его на восточной стороне моей большой северной траншеи. Кроме того, между троянскими домами есть проход шириной всего 2 фута, который отходит под прямым углом от улицы dна северо-восток.

Среди множества проблем, которые ставят перед нами руины сожженного города, есть одна, которая меня действительно сильно озадачила. Это нечто в форме большого четырехугольного ларца, который можно совершенно отчетливо видеть на более северном из двух больших блоков руин, которые отмечают первоначальную высоту холма до моих раскопок на восточной стороне моей большой центральной траншеи, высота которого показана в 8 метров [1380]. На дне оно содержит большое количество обугленного зерна; оставшаяся часть этого похожего на ларец прямоугольного пространства заполнена пеплом и кирпичами, которые, видимо, упали сверху. Форма ларца отчетливо выделена линиями угля. Самое странное то, что слои зерна и мусора в «ларце» продолжаются на некотором расстоянии вне его, прерываясь только обугленными линиями. Тщательно осмотрев эти линии угля, месье Бюрнуф обнаружил, что это вещество состоит из сгоревшего материала, возможно камышей, и на другой стороне его находится слой глины, остеклившейся от пожара.

Месье Бюрнуф сейчас пишет мне, что он нашел в работе Ксавье Раймона об Афганистане следующее: «Зерно держат в больших корзинках, которые ставят на деревянные ножки и покрывают сверху землей, чтобы сохранить его от контакта с воздухом и защитить от влажности; также его хранят в больших кувшинах из необожженной глины и в мешках из верблюжьей шерсти». Месье Бюрнуф полагает, что рассказ К. Раймона может объяснить вышеупомянутую загадку. Я признаю, что это действительно должна была быть большая корзина в форме ларца, покрытая снаружи и внутри глиной, однако я не понимаю, как это может объяснить существование одинакового слоя зерна и мусора снаружи и внутри ларца!