— Стыдно или не стыдно — я не могу сказать, но благоразумно, это уж точно. Ты знаешь судьбу наших сотоварищей, участвовавших в деле у замка Келюс?

Задавая этот вопрос, Галунье опять же невольно понизил голос.

— Да, — кивнул гасконец, — знаю. Наш мальчик заявил: «Вы все умрете от моей руки!»

— Начало уже положено. В нападении нас участвовало девятеро, считая капитана Лоррена, вожака разбойников. О его людях я не говорю.

— Девять отменных шпаг, — задумчиво произнес Плюмаж. — И все они вышли из этого дела, пусть раненые, с отметинами, залитые кровь, но живые.

— Штаупиц и капитан Лоррен погибли первыми. Штаупиц был из хорошего рода, хотя выглядел мужланом. Капитан Лоррен был военный, и испанский король дал ему полк. Штаупиц погиб у стен собственного замка под Нюрнбергом. Он был убит ударом между глаз.

И Галунье пальцем показал у себя на лбу — куда. Плюмаж инстинктивно повторил его жест и продолжал:

— Капитан Лоррен был убит в Неаполе ударом между глаз. Раны Христовы! Для тех, кто знает и помнит, это все равно что знак мстителя.

— Остальные преуспели, — подхватил Галунье, — потому что господин Гонзаго не оставил своими милостями никого, кроме нас. Пинто женился на даме из Турина. Матодор держал фехтовальную академию в Шотландии, Жоэль де Жюган купил дворянство где-то в глуши Нижней Нормандии.

— Да, да, — кивнул Плюмаж, — они были спокойны и довольны. Но Пинто был убит в Турине, Матодор был убит в Глазго.

— А Жоэль де Жюган, — продолжил брат Галунье, — был убит в Морло. И все одним и тем же ударом!

— Ударом Невера, черт возьми!

— Да, страшным ударом Невера!

Они разом замолкли. Плюмаж приподнял поникшие поля шляпы, чтобы стереть пот со лба.

— Остается еще Фаэнца, — наконец промолвил он.

— И Сальданья, — дополнил брат Галунье.

— Гонзаго много сделал для них. Фаэнца теперь шевалье.

— А Сальданья барон. Но придет и их черед.

— Немножко раньше, немножко позже наступит и наш, — прошептал гасконец.

— И наш, — вздрогнув, шепотом подтвердил Галунье. Плюмаж приосанился.

— Знаешь, дорогуша, — произнес он тоном человека, примирившегося с судьбой, — перед тем как рухнуть на мостовую или на траву с дыркою между бровей — я ведь понимаю, что победить его не смогу, — знаешь, что я ему скажу? А скажу я, как когда-то: «Эх, малыш, пожми только руку и, чтобы я умер со спокойной душой, прости старика Плюмажа!» Ризы Господни, именно так я и скажу.

Галунье не смог удержаться от гримасы.

— Я тоже постараюсь, чтобы он хоть поздно, но простил меня, — сказал он.

— Желаю удачи, золотце. А пока что он изгнан из Франции. Можно быть уверенным, что в Париже мы его не встретим.

— Можно, — повторил Галунье, но не слишком убежденно.

— Одним словом, в мире это единственное место, где меньше всего шансов повстречать его. Поэтому я здесь.

— И я тоже.

— И еще я хочу напомнить о себе господину Гонзаго.

— Да уж, он кое-что нам задолжал.

— Сальданья и Фаэнца окажут нам протекцию.

— И мы станет важными господами, как они.

— Раны Христовы! Из нас с тобой получатся неплохие щеголи, дорогуша!

Гасконец крутанулся на каблуке, а нормандец весьма серьезно заметил:

— Мне идут роскошные наряды.

— Когда я пришел к Фаэнце, — сообщил Плюмаж, — мне объявили: «Господин шевалье отсутствуют». Отсутствуют! — повторил он, пожав плечами. — Господин шевалье! А я ведь помню те времена, когда он юлил передо мною.

— Когда я явился в дом к Сальданье, — подхватил Галунье, — здоровенный лакей презрительно смерил меня взглядом и процедил: «Господин барон не принимает».

— Эх, — крякнул Плюмаж, — когда у нас тоже появятся верзилы-лакеи, мой, черт побери, будет груб, как подручный палача.

— Ах, — вздохнул Галунье, — мне хотя бы домоправительницу!

— Все у нас будет, дорогуша, прах меня побери! Если я верно понимаю, ты еще не встречался с господином де Перолем?

— Нет, я хочу обратиться прямо к принцу.

— Говорят, у него теперь миллионы.

— Миллиарды! Ведь этот дворец называют «Золотым домом». Я не гордый и готов стать, если нужно, финансистом.

— Ты что! Финансистом?

Этот вопль возмущения невольно вырвался из благородного сердца Плюмажа-младшего. Но он тут же спохватился и добавил:

— Да, это ужасное падение. Но если это правда, мой голубок, что тут делают состояния…

— Ты еще сомневаешься! — с энтузиазмом вскричал Галунье. — Неужто ты ничего не знаешь?

— Я много чего слышал, да только не верю в чудеса.

— Придется поверить. Тут сплошные чудеса. Тебе не доводилось слышать про горбуна с улицы Кенкампуа?

— Это о том, который предоставлял свой горб индоссантам36 акций?

— Не предоставлял, а сдавал в наем в течение двух лет и, говорят, заработал на этом полтора миллиона ливров.

— Не может быть! — воскликнул гасконец и расхохотался.

— Напротив, может, и даже очень, потому что теперь он женится на графине.

— Полтора миллиона! — повторил Плюмаж. — И заработал горбом! Силы небесные!