Маюми хохотала. Какая чушь! Мы поймали ее на иокогамской набережной. Она рассматривала креветок на лотках. Она видела их впервые. Мы поняли, что она иностранка, ну, и изловили ее. Кудами отблагодарила нас — целую неделю мы ели рис с чесночной подливкой вместо соевой. И нам давали настоящее испанское вино, портвейн.

У нее начинается жар. Это родовая горячка. У моей жены было то же самое. Можно я оставлю ребенка себе? Она же гейша, я понял. Ей ребенок не нужен. Оставляй, старик! Мне-то он тоже не нужен. Сдался он мне. А сама косилась на мальчика жадно. Эх… мне бы такого. Да ведь у бездетного старика, жена его умерла в родах, Будда упокой ее душу, мальчонке счастливее будет.

Мой жар. Мой вечный жар. Мой вечный бред. Сколько времени я провалялась у того старика в его халупе? Я ничего не знала. И помнить мне было не дано. Кто ж что помнит, когда жар разрывает живое тело на красные клочки?! Помню прикосновенье сухих рук ко лбу, влагу на губах. Он давал мне пить из кружки. Я все время хотела пить.

Какое это счастье. Когда на свете есть кто-нибудь, кто даст тебе попить из кружки, если у тебя тяжелый, предсмертный жар.

ГОЛОСА: