— Это была его колесница. Предполагали, что она станет музейным экспонатом, но я перекупил ее у дельца из Завоевателей. Вы не знали, что у них есть такие, а? — Он раскатисто рассмеялся, и чувствительная ткань на стенах машины пренебрежительно отпрянула. — Этот был любовником Прокуратора. Да, и такие у них тоже есть. Ему нужен был особый корень, который растет на планете Рыб и может увеличить его мужскую потенцию, и он узнал, что все поставки оттуда контролирую я, поэтому мы и заключили эту небольшую сделку. Конечно, мне пришлось немного переделать машину. У Виконта перед машиной всегда были четыре Ньютера, мотор работал на их метаболизме — вы понимаете, благодаря перепаду температур. Ну что же, если вы Виконт, то так можно приводить машину в действие, но вам понадобится слишком много Ньютеров, и я подумал, что для моего положения это будет уже слишком. И потом, у меня могли быть неприятности с Завоевателями. Поэтому пришлось убрать моторный отсек и заменить его стандартным сверхмощным двигателем — о, это была очень тонкая работа — и вот мы едем. Вам повезло, что я вас подхватил. Это только потому, что вы Пилигримы. Обычно я никого не подвожу, просто боюсь, что мне начнут завидовать, а завистливые люди опасны для человека, который кое-что сумел в этой жизни сделать. Но вас привело ко мне само Провидение. Направляетесь в Иорсалем?
— Да, — ответила Олмэйн.
— Я тоже собираюсь, но уж не сейчас! — Он похлопал себя по животу. — Я буду там, готов спорить, когда я почувствую, что мне необходимо обновление. Но это случится еще не скоро, по воле Провидения! И давно вы стали Пилигримами?
— Нет, — ответила Олмэйн.
— Многие стали Пилигримами после Завоевания. Я не виню их. Каждый из нас по-своему адаптируется к переменам. Послушайте, у вас есть эти маленькие, которые обычно носят с собой Пилигримы?
— Да, — сказала Олмэйн.
— Можно я взгляну хотя бы на один? Меня всегда тянуло к ним. Как-то я встретился с торговцем с созвездия Темной Звезды — такой худощавый прощелыга с кожей, будто смолой пропитанной, — он предложил мне целую кучу таких штучек. Сказал, что они настоящие, что действительно помогают приобщиться к святым тайнам, как и Пилигримам. Но я сказал ему нет, я не собирался вступать в игры с Провидением. Есть вещи, которые нельзя делать даже ради прибыли. Но потом я пожалел, что не оставил для себя хотя бы один в качестве сувенира. Я так и не дотронулся до них! — Он протянул руку к Олмэйн. — Можно посмотреть?
— Мы не можем позволять кому-либо брать в руки свой камень, — сказал я.
— Но я никому не скажу, что вы давали его мне!
— Это запрещено.
— Послушайте, но ведь мы здесь одни, это самое уединенное место на земле, и…
— Пожалуйста, не надо. То, о чем вы просите, невозможно.
Лицо его помрачнело, и я вдруг подумал, что он остановит машину и высадит нас, от чего бы лично я не расстроился. Моя рука скользнула в карман и нащупала прохладную поверхность звездного камня, который мне дали, как только я стал Пилигримом. Прикосновение вызвало слабые волны, которые ощущаешь, когда входишь в транс, и по мне пробежала сладостная дрожь. Я поклялся, что не дам ему камень. Но буря так и не разразилась. Торговец попробовал сломить нас, но получил отпор и решил не форсировать события.
Мы мчались к Марсею.
Нельзя сказать, чтобы он внушал симпатию, но было в нем какое-то обаяние грубой силы, и нас не задевали его слова. Олмэйн, которая была женщиной привередливой и большую часть своей жизни провела в сияющем уединении в Доме Летописцев, воспринимала его хуже, чем я. Моя нетерпимость к людям притупилась за годы странствий. Но даже Олмэйн показалось, что он очень забавный, когда он хвастал своим богатством и влиянием, когда он рассказывал о женщинах, которые ждали его на многих планетах, когда он перечислял свои дома и свои трофеи и упоминал имена глав союзов, которые просили у него совета, когда он хвастался дружбой с бывшими Магистрами или Правителями. Он разговаривал почти только о себе и редко о нас, за что мы были ему признательны. Однажды он спросил, как это могло случиться, что мужчина Пилигрим странствует с женщиной Пилигримом, видимо намекая на то, что мы, должно быть, любовники. Мы признали, что действительно Пилигримы редко так странствуют и перешли на другую тему, и думаю, что мы так и не убедили его в своем целомудрии. Его непристойные предположения не имели никакого значения ни для меня, ни, как я думаю, для Олмэйн. На нашей совести были другие, более серьезные, провинности.
Казалось, трагедия нашей планеты никак не повлияла на жизнь Торговца: он был богат, как всегда, прекрасно себя чувствовал, мог ехать, куда хотел. Но даже его иногда утомляло присутствие Завоевателей, как мы обнаружили каким-то вечером уже недалеко от Марсея, когда нас остановил дорожный патруль.