В тулупе старик руки крепко прижал ко груди…
Девчонка с косою ржаной завизжала: «Гляди!..»
Два бритых солдата — им ветер так щеки засек —
Уставились в неба расписанный мощно чертог.
Шел пар изо ртов у людей и домашних зверей.
Младенцы вжимались, сопя, в животы матерей,
А матери, головы к черному небу задрав,
Глядели, как поле колышется звездчатых трав
Под северным ветром, которому имя — Норд-Ост!

И в кровном сплетении красных ли, белых ли звезд,

Над ветром обглоданным грязным хребтом заводским,
Над всем населеньем пещерным, всем женским, мужским,
Над рокером жестким, плюющим в дыру меж зубоав,
Горбатым могильщиком, пьющим портвейн меж гробов.
Над девкой валютной с фазаньим раскрасом щеки,
Над малой детдомовкой — валенки ей велики! —
Над высохшей бабкой-дворянкой с крестом меж ключиц,
С видавшими виды глазами зимующих птиц,
Над толстой торговкой, чей денежный хриплый карман
Топырится жирно,
Над батюшкой сивым, что пьян
Допрежь Литургии — и свечки сжимает в горсти,
Тряся бородой пред налоем: «Ох, грешен… прости!..» —
Над рыжей дояркой, что лузгает семечки в грязь,
Над синим морозом, плетущим славянскую вязь
На окнах почтамтов, столовых, театров, пивных,
Бань, паром пропахших, больниц, как судеб ножевых… —
Над рабством рабочего, смехом крестьянских детей,
Над синим морозом — а он год от года лютей,
Над синим морозом — байкальским, уральским, степным —
Летит наш Христос, лучезарный, сияющий дым,
Летит Человек, превращенный любовью во свет.
И все Ему жадно и горестно смотрят вослед.

УСПЕНИЕ МАРИИ