Грачи вопят. Мне росписи кусок
Закончить. Закурить. Заплакать.
Я знаю: мир неслыханно жесток.
Сожжет, как в печке ветхий лапоть.

Чужбины звон. Он уши застит мне.

Я с красками имею дело,
А чудится: палитра вся в огне,
А гарью сердце пропотело.

Худые ребра — гусли всех ветров —

Обуглясь под юродской плащаницей,
Вдохнули век. Парижа дикий кров
Над теменем — бескрылой голубицей.

Ковчег плывет от мира до войны.

Потуже запахну монашью тряпку.
Мне, малеванке, кисточки нужны
Да беличьи хвосты и лапки.

Середь Парижа распишу я дом —

Водой разливной да землей мерзлотной.
Я суриком сожгу Гоморру и Содом,
В три дня воздвгну храм бесплотный.

Мой гордый храм, в котором кровь отца,

Крик матери, кострище синей вьюги
Да ледоход застылого лица —
В избеленном известкой, бедном круге.

Пускай сей храм взорвут, убьют стократ.

Истлеет костяная кладка.
Воскресну — и вернусь назад
В палькто на нищенской подкладке.

Монахиня, — а кем была в миру?..

Художница, — гордыню победиши!..
Худая баба — пот со лба сотру,
А дух где хочет, там и дышит.

Ему Россия вся — сей потный лоб!..

Вся Франция — каштан на сковородке!..
Разверзлись ложесна. Распахнут гроб.
На камне — стопка чистой водки,

Сребро селедки, ситного кусок,

Головка золотого луку.

Я знаю твердо: Божий мир жесток.

Я кисти мою — бьет меж пальцев ток.
Встаю лицом ко тверди, на Восток.
Крещу еду. Благословляю муку.

И, воздымая длани, обнажась

Всей тощей шеей, всей душой кровавой,
Рожаю фреску, плача и смеясь,
Огромную, всю в облаках и славе.

МОЛОДАЯ МАРИЯ СТЮАРТ НА МОСТУ СЕН-МИШЕЛЬ