– Не совсем, повелитель, - теперь на лице ювелира было больше страха, чем радости. - Сын мой здоров, и это не только знак благоволения Митры, но и его приказ повиниться перед тобой.

– Повиниться? Ну, винись, - сказал Конан, нахмурив брови и пытаясь сообразить, какие еще грехи перед аквилонским престолом и властью короля числятся за Фарнаном.

Ювелир облобызал носки его сапог.

– Прости, государь, прости меня, неразумного… Тот рубин, что я огранил для койфита Лайоналя, был не первой из подделок… Полгода назад мне принесли камень, прекраснейший из самоцветов, багровый, большой, совершенный, без трещин и пороков… И я, прельстившись деньгами, сделал из него точную копию божественного Сердца… Прости!

На мгновение Конан застыл с раскрытым ртом, а после, справившись с изумлением, подошел к креслу и вытащил из-под него шкатулку. В этот ларец, вернувшись вчера от Хадрата, он спрятал отнятый у демона камень - самый первый из фальшивых талисманов, который был обнаружен в сокровищнице во время пленения сира Лайоналя.

Подойдя к ювелиру, Конан приподнял его за шиворот и вложил рубиновую сферу в дрожащие пальцы.

– Этот?

– Этот, - подтвердил Фарнан, внимательно осмотрев камень. - Понимаешь, мой государь, никто не отличит искусную подделку от истинного талисмана, кроме изготовившего ее мастера. Этот кристалл помнит тепло моих рук… а я помню его цвет, все переливы оттенков, каждую грань, которой касались мой резец и шлифовальный круг… Да, это тот самый камень!

Важные сведения, подумал Конан. Выходит, этой подделкой вор заменил настоящий талисман, потом ею завладела демоническая тварь - с помощью кхитайца! - а вчера камень перебрался из золотой шкатулки в подземелье в ларец под креслом аквилонского короля. Забавные приключения! Но самым важным в них было то, что ювелир Фарнан трудился над этим самоцветом полгода назад. Вор, несомненно, был человеком предусмотрительным и приготовил фальшивый талисман задолго до того, как решил воспользоваться им.

– Кто твой заказчик? - грозно вопросил Конан, глядя на скорчившегося у его ног ювелира. - Для кого ты огранил камень?

– Не знаю, великий государь… клянусь жизнью сына, не знаю! Тот человек был закутан в плащ с ног до головы, не открывал лица, и голос его показался мне нарочито искаженным… Но выглядел он невысоким, хрупким и изящным, и пахло от него приятно… Рядом с ним казалось мне, что я попал в благоухающий сад Митры.

– Почему он выбрал тебя?

Ювелир в смущении потупил взгляд.

– Видишь ли, владыка, знающие люди говорят, что я - один из лучших мастеров…

– В Тарантии?

– Нет, во всем подлунном мире… Прости мою самонадеянность, но таково мнение людей. Равные мне мастера есть только в Офире, в Заморе и, по слухам, в Кхитае… Только мы четверо могли бы подделать талисман, либо увидев камень воочию, либо взглянув на его изображение.

– Ручаешься в том? - спросил Конан.

– Своей головой, повелитель! Если ты, конечно, ее мне оставишь…

– Оставлю! Ты достоин наказания, ювелир, но Митра простил тебя, послал тебе знак, и ты повиновался его божественной воле… И тем заслужил награду! Твоя вина и твой добрый поступок уравновешивают друг друга, и потому я говорю тебе: живи! Живи, трудись над изумрудами и жемчугами, над сапфирами и алмазами, над аметистами и янтарем, но пусть твой резец и шлифовальный круг не коснуться больше рубинов! Я сказал!

– Ты справедлив, государь, - произнес Фарнан, поднимаясь с колен. - Справедлив и милостив! Ты - солнце, взошедшее над Аквилонией! Ты - звезда надежды нашей! Ты - огонь мудрости! Ты…

– Хватит слов! Иди! - Конан повелительно взмахнул рукой.

Оставшись в одиночестве, он опустился в кресло, подпер массивный подбородок кулаком и задумался. Он не медля хотел бы отправиться к шемиту и обсудить с ним все случившееся вчера и сегодня утром; с другой стороны, было бы разумно дождаться Паллантида. Капитан Черных Драконов быстр и решителен; время он тянуть не станет и вернется во дворец к обеденной трапезе.

Но найдет ли он стигийца? И что вызнает у него?

***

Хитроглазый Альяс, летевший впереди, вдруг осадил коня и, привстав в седле, вытянул руку, указывая на небольшой старенький и покосившийся на бок домишко.

– Вот он, мой господин! Переулок Вздохов, семнадцатый дом от перекрестка по левую сторону! Та самая хибара!

Легким кивком Паллантид велел проводнику посторониться, подъехал к двери и неторопливо спешился. Десяток гвардейцев, стараясь не громыхать доспехами, оцепили дом; другие, не слезая с коней, принялись разгонять любопытных. Вблизи это строение показалось капитану стражи еще древнее, чем издалека. В окнах темнели ошметки бычьего пузыря, с крыши свисала какая-то дрянь - по всей видимости, прутья и перепревшая солома из гнезда аиста, поселившегося там; в стене, сплошь покрытой желтоватым, высохшим на солнце мхом, зияли глубокие трещины, а обе ступеньки ветхого крыльца были проломлены, и в дырах росли огромные лопухи. Неподобающая обитель для стигийского мага, подумал Паллантид, толкнул ногой низенькую дверь, болтавшуюся на ржавых петлях, и, согнувшись, вошел внутрь. Альяс юркнул следом.