Ночь. Луна в окне. Их любовь. Да, это любовь, он уже понимает, что это любовь, и от этого уже не отвертишься. Кто был у него до сих пор? Девчонки-молокососки? Наглые обпившиеся и обкурившиеся, татуированные с ног до головы девицы из Бункера? Случайные шлюшки с бульваров? Он еще не знал Женщины. Судьба дала ему прямо в руки Женщину и сказала: бери. Владей. Держи, покуда руки не обожжешь. А обожжешь — так не кричи, не вопи на весь свет.

Ночь и Луна, и Луна слегка розовеет, наливается кровью небес. Она цвета йода. Когда-нибудь, в далеком будущем, схожем с далекой древностью, она станет цвета Ангелининых волос. «Ангел, Ангел», - шепчет он, они оба лежат на полу палаты, прямо на голом полу, без матраца, без простыни, без ничего, и его нога закинута на ее обнаженный бок, и ребра вдавливаются, как раскаленные прутья, в ее мягко-упругую высокую грудь, и пальцы мнут, как скульптор — глину, ее тонкую сильную, с играющими мышцами под кожей, талию. «Никогда не зови меня так», - шепчет она ему в губы. Он со стоном приникает к ней, он изливается в нее, он изламывается в великой, бесконечной судороге счастья, и она, не отнимая губ от его рта, еле внятно шепчет снова: «Расскажи мне все».

И он рассказывает ей все.

Он рассказывает ей все о движении. О том, кто они такие здесь, в России, и в мире. Neue Rechte — Новые Правые, так теперь называются они, и их совсем не надо путать со зверем Гитлером, со зверем Пол Потом, со зверем Чаушеску, со зверем Пиночетом, — а впрочем, мы сами сделали Гитлера зверем, а он был, кроме политика и военачальника, еще и мыслитель, кто ж виноват, что его мысли взошли на неудобренной как следует почве, взошли криво-косо, не так, как надо? «А вы сделаете так, как надо?..» Мы сделаем так, как надо. Иначе все погибнет. Мир движется к концу, к гибели в Огне, это еще и в Апокалипсисе сказано, и Нострадамус предсказал… «Ты знаешь, кто написал Апокалипсис? Ты читал его? Ты знаешь, кто такой Нострадамус?..» Нет, смутился он, нет, я не знаю, кто такой Нострадамус. Я только верю тому, что говорит Хайдер. «Кто такой Хайдер?» Хайдер — это Фюрер. Это наш Вождь. Он великий. Он знает Путь.

И он все рассказал ей про Путь.

Все, что знал.

И про то, какие силы они уже собрали под свои знамена.

И про то, что Хайдер хочет всерьез побороться за власть.

Она, держа его в объятьях, слушала его. Как она умела слушать! Потом грубо оттолкнула, вырвалась из-под него, отерла потный живот руками, застегнула на груди, на животе халат.

Ты халат запачкала, — тихо сказал Архип, дотрагиваясь до снежно-белой, накрахмаленной ткани. — Ты…

Не бери в голову. Отстирается. — Ангелина легко ударила его по руке, стряхивая с себя его руку, как паука, скорпиона. — Тише! Говори тише. Мне кажется, Суслик проснулся.

Ангелина, — сказал он беззвучно, приблизив к ней лицо, следя в темноте за скользящим, убегающим взглядом ее широко расставленных кошачьих глаз. — Я тебе… я тебе все, как на духу… Но ты же не агент… Ты же не агент, да?.. Ты же — не сдашь меня… Наше движение в России запрещено. Мы — закрытое общество. Мы…

Веди меня туда.

От неожиданности он опустился на корточки, так, на корточках, сидел перед ней, выпрямившейся во весь рост, расчесывающей темно-красные, гладкие волосы. Она уложила волосы в пучок, заправила под белую врачебную шапочку.

Что?.. Что… ты сказала?..

Веди меня туда. К своим. Я хочу вас всех видеть!

Тише, тише, тише…

Она тоже опустилась перед ним на корточки. Он изумленно глядел на нее, на ее лицо, ставшее внезапно не тигрино-хищным, а озорным, как у подзаборной девчонки.

Я хочу вас всех видеть, — повторила она твердо, вполголоса.

Как? — У него задрожали руки. — Я же здесь… меня же отсюда не выпустят!.. Я — пленник…

Пленник? — Сидя на корточках, она опустила руки ему на плечи, и ее ладони, казалось, прожгли его больничную пижаму. — Это твой миф. Его придумали для тебя те, кто стоит на пирамиде выше тебя. Стань выше их.

Как?!..

Я тебе помогу. — Ее глаза опять заблестели зелено, фосфорически. Хищно раздулись ноздри. — Я выну тебя из больницы на вечер. Никто не заметит. Только на вечер, слышишь. Я дам тебе телефон. На остаток этой ночи. Созвонись… с кем надо. Лишнего не болтай. Скажи: «Я приду к вам вместе с верным человеком, меня отпускают, но мне надо вернуться». Если ты помнишь телефонные номера, конечно.

Архип почувствовал, как горло перехватило, как душащая петля захватила шею и поволокла вбок. Он рванул воротник пижамы, потную майку на груди.

Ангелина… а ты не шутишь?!

Шучу. Конечно, шучу. А мы с тобой, мальчик, вместе пошутим над теми, кто владеет нами. Держи телефон. Завтра утром, рано, до обхода, я принесу тебе твою одежку. Я сама ее почистила. И твои «гриндерсы» тоже. Все твое скиновское добро лежит у меня в шкафу.

Она вытащила из кармана халата телефонную трубку. Кинула Архипу, как в цирке. Он неуклюже поймал на лету, чуть не выронив ее, чуть не разбив об пол. Она повернулась и пошла вон из палаты — босиком, чтобы не цокать каблучками. Свои модельные туфельки она держала в руке. Кажется, она что-то тихо напевала, еле слышно.