Сегодня все было совершенно иначе. Когда он вошел в ванную, Вероника стояла к нему спиной, упершись руками в широкий край ванны. Она молча протянула ему губку с пахнущим корицей кремом. Он приподнял ее волосы и начал нежно втирать крем ей в шею, потом долго и старательно тер плечи. Затем он встал на колени на мраморном полу и вбивал крем в ее ягодицы, размазывал его по бедрам. Они не произнесли за это время ни слова. Иногда только она вздыхала либо начинала дышать чаще или глубже, а иногда то же самое делал он. Через какое-то время она повернулась к нему лицом и села на край ванны. Не вставая с колен, он потянулся к ее скрещенным и крепко сжатым ногам. Она потянула его голову вверх, он сопротивлялся, пытаясь головой развести ее бедра в стороны.

– Энди, сегодня не надо, прошу! – прошептала она.

Он встал с колен, правой рукой вытащил из нее тампон, начал целовать ее шею.

Перед походом в ресторан Вероника провела час в спа. Сначала она рассказала Энди о «волшебных руках» массажиста, который «доводит женщин буквально до экстаза, как же жаль, что он гей!», а потом позвонила на ресепшен, чтобы удостовериться, что этот чудотворец сегодня работает. А уходя, пригласила Анджея на «самое лучшее вино, прогулку по берегу и ужин на двоих».

«Она всегда приглашала, – подумал он, – но всегда старалась сделать это деликатно, никогда не оказывая ни малейшего давления». У него не было денег на образ жизни, который оплачивал муж Вероники Засувы-Петли. Просто не было. И он даже не пытался это изменить. Он не чувствовал ни малейшего дискомфорта, когда она за все платила. Россказнями о своем презрении к богатству он успокаивал скорее себя, чем ее. Он помнит тот разговор. Она молчала, когда он рассуждал о свободе, которую дает, как он выразился, «нестяжание». Слишком очевидный контраст ее богатства и его убожества его раздражал, но он не считал, что должен что-то в связи с этим менять. Он не собирался заниматься репетиторством и учить кретинов, чтобы иметь возможность пригласить ее в «Мариотт» на бранч или оплатить полет на частном самолете над Варшавой, как два месяца назад сделала она, преподнеся ему «огромный сюрприз». В маленьком самолетике он первый раз в жизни описался от страха, как приговоренный к смерти перед казнью. Хорошо еще, что его плащ закрывал мокрые до колен брюки. Она думала, что он потерял дар речи от благодарности и восхищения, а он не разлеплял губ, чтобы его случайно не вырвало от страха.

Вероника хотела одного: чтобы он ее любил. И ей при этом казалось, что она может купить его любовь. Разумеется, он ее не любил. Кроме матери, он вообще до сих пор не любил ни одной женщины. Когда, однако, он понял, что для Вероники эти слова очень важны, он решил с определенными интервалами признаваться ей время от времени в любви. Это было такое же безвкусное и беспомощное вранье, как вранье разгоряченного подростка, который шепчет «я люблю тебя!» своей несовершеннолетней подружке в надежде, что в ответ она позволит ему залезть себе в трусики. Только Анджей с самого начала это знал и признавал. С такой любовницей – так крепко привязанной к кошельку мужа, зрелой, почти уже рядом с климаксом, старательно избегающей беременности, – это было совсем не рискованно. Греческие трагедии и алименты в данном случае ему не грозили. Тот факт, что он, по сути, является жиголо, его вообще никак не волновал. Мужчина-проститутка, ну что ж, практически каждая женщина, которая не одинока, раньше или позже становится куртизанкой. Замужество – так он считал – это тоже своего рода проституция, только узаконенная, одобряемая обществом и даже религией, что бы там кто ни говорил на этот счет. Вероника, жена Здислава Петли, являла собой лучший тому пример.

Да, действительно он получал финансовую поддержку в размере, большем, чем позволяют общепринятые нормы, от женщины старше его взамен на продолжение знакомства. Так что определение «жиголо» подходило к нему как нельзя лучше. Знакомство продолжалось, потому что, помимо материальной выгоды, он получал еще и другие удовольствия, и не только телесные. Благодаря этим отношениям он побывал во многих городах и городках Польши и за границей, он дегустировал неслыханно дорогие блюда в неслыханно дорогих ресторанах, пил вино, которое было старше его, слушал музыку, сидя в первых рядах, в исполнении самых выдающихся музыкантов, носил и носит какие-то декадентски дорогие одежды и даже не представляет себе, что мог бы носить другие. Он помнит, как она его одела, стараясь не задеть его чувств. Это было через месяц после их знакомства. Они приехали в Варшаву отмечать эту дату. Поселились в шикарном номере в «Бристоле». В дубовом шкафу висели три костюма, десять рубашек и пять галстуков, на нижней полке стояли три пары ботинок. Она убеждала его, что в некоторых номерах это все включено в стоимость пребывания, если ты проводишь в отеле три ночи. И он в это, конечно, наивно поверил.