0 - Тёмная стена

Ужин и, правда, оказался как на убой. В отличие от завтрака, на ужин подавали добротную пищу, настолько вкусную, что он не заметил, как объелся. Съев свою порцию, он тоскливо глянул в пустую тарелку и вдруг обнаружил, что часть заключённых, встаёт и снова идёт к раздаточному окну со своими пустыми чашками. И все они получают новую порцию. Лёха немедленно воспользовался неожиданной опцией сего заведения и получил вторую порцию. С которой и объелся так, что живот заболел. Когда доедал, удивлённо промямлил.

-Почему же утром такое дерьмо нам дают?

-Потому что краснопёрки ебанутые на местном говне. – Буркнул кто-то из соседей по столу.

-В хлам причём. – Сказал другой. – Типа поработал, нормально похавал, не поработал, жрёшь помои. – Он хмыкнул и добавил. – К блатным, конечно, это не относится.

Они вернулись в барак, и Лёха вдруг понял, что теперь он часть той толпы усталых людей, коих видел вчера вечером. Он стал кусочком этого маленького искусственного мирка, винтик нового общества…, особо думать не получалось. Добрался до кровати, разделся, лёг, глаза закрыл – и сразу утро. Он минуты три понять не мог, что происходит, пока кто-то не толкнул в плечо.

-Поднимайся Малой, а то вертухаи в карцер определят на раз-два.

Пришлось подниматься, что поделаешь? По организму тут же прошла волна сильной боли. Он скрипнул зубами, но всё же сумел одеться и присоединиться к потоку людей. Перекличка на плацу, завтрак малосъедобными помоями, марш до вырубки, раздача топоров, всё прошло как во сне. Только когда оказался в лесу, он немного пришёл в себя и с удивлением отметил, что пеший марш по лесу до вырубки, слегка освежил и размял мышцы. Они теперь болели не так сильно.

После первого же удара топором, он был вынужден прекратить врать самому себе – боль была такой, что топор упал на ногу. Хорошо хоть обухом, а не острием. Кстати, топор, словно только что заточен. Как будто им ещё никто не работал. Хотя ручка стёртая, во вмятинах вся, только топорище выглядит совершенно новым. Похоже, за инструментом тут ещё и тщательно следили. Вероятно, кто-то, после каждого рабочего дня, натачивал топоры и чистил их. Тем вечером он пытался разгадать эту загадку, но не смог – за то он узнал другую великую Истину. Оказывается, пределов глубины усталости, просто не существует. Если вчера он еле ноги волочил, то теперь чуть вовсе не помер. Собственно, когда добрался до столовой, получил порцию, сел за стол, он перестал чувствовать ноги и терзался предчувствием, что встать снова, просто не сможет.

Конечно, смог, используя стол, как упор для рук. Качаясь как ковыль на ветру, добрался до кровати и в этот раз, уснул, ещё не коснувшись подушки, прямо в движении.

И всю ночь ему снилось, как он рубит деревья – рубит и рубит, рубит и рубит…, уже лопнула кожа на руках, а он рубит. Вот лопаются мышцы, мясо сползает на землю. Вот уже только скелет остался, но он всё равно рубит. А за плечом стоит толстый, откормленный охранник и сквозь зубы цедит что-то злобное, очень неприличного содержания. И он рубит и рубит…

Третий день был самым трудным. Шёл он как будто сломанный робот. Топором махал раз в полминуты и каждый раз ударив по дереву, тихонько выл. Каждый перекур ждал как откровение Божие. Услышав команду, падал, где стоял и дрожащими руками доставал сигарету, спички – зажигалки им не давали, потому что «без честного, хотя бы и малого, труда, на пути исправления, нельзя получать ничего, иначе все труды пройдут втуне». Это было по бумажке, по инструкции так сказать. А потом начальник сунул бумажку в карман и заявил.

-Поняли гамадрилы стрёмные? Вас сук тупых, общество исправляет, бабосы на вас выблядков тратит. Всё короче, ебасосы захлопнули и на работу мразь ебаная!

Перевоспитывают всеми, так сказать, наличными средствами.

Он не помнил, как дошёл до барака. Большая часть дня, осталась в тумане. Утром, когда сигнал разбудил всех, Лёха задумался о том, что бы всё же сбежать и будь что будет. Конечно, от мысли сразу отказался – он не собирался опускать рук и совершать, по сути, самоубийство. Но это перевоспитание честным трудом, напоминало кошмарный сон. Который никак не хотел кончаться.