0 - Тёмная стена

Лёха лёг на кровать, вытянувшись во весь свой рост. Он долго смотрел в низ второй кровати, слушал гул голосов других заключённых, слышал плач петуха, которого слишком жёстко использовали в комнате с буквой «П», слышал пение птички, которая, несмотря на осень, ни затыкаться, ни улетать никуда не собиралась. И зачем она вечно там орёт? Или каждый раз орёт новая? Посменно так сказать. Услышал мольбы какого-то парня, которого тащили по коридору в ту самую комнату – голос он узнал. А вот имя не вспомнил. Парень играл в карты, любил это дело, а вот платить ему было нечем. Кажется, неделю назад ему давали последний срок по расплате.

Из комнаты около часа слышались вопли – Худой дал добро, и парень теперь расплачивался за карточный долг тем, что у него было. Почему многие здесь не усваивали простых правил? Игр «просто так» здесь не бывает. И здесь всё, большая игра, в которой, плата непомерно высока. Не стоит играть, когда нечем заплатить. Но тягучая трясина всего этого, стены, работа, эти робы, грёбанный лес, всё вокруг - оно давит, хочется отвлечься…, если не умеешь бороться с собой, отвлекаться будешь постоянным страданием. Простыми манипуляциями неприличного характера, помогая избавляться от негатива, другим заключённым.

Он не заметил, как уснул – вроде слышал вопли парнишки того, гул голосов, чей-то смех, а потом раз и утро. Лёха поднялся, расправил плечи, похрустел суставами – впервые за много недель, он проснулся, не ощущая усталости. Да и ощущения были какими-то другими, ощущения от своего собственного тела. Он повернулся к кровати, присел на корточки. Ухватился за раму и слегка приподнял – кровати легко поднялись над полом.

-Эй! – Взвыл спавший на втором ярусе заключённый. – Ты что творишь Малой? Я ж навернусь и шею себе сломаю!

-Не кипешуй. - Ответил Лёха, поднимаясь на ноги. – Качалась ножка, посмотреть собирался.

-А… - Парень спрыгнул с кровати. – Это нам нах не надо. Ну-ка. – Он покачал кровать. – Бля…, в натуре Малой, качается. А если я во сне навернусь? Мляха…, ща. – Полез в тумбочку, достал газету, свернул в четыре раза и подложил под ножку. – Во, нормуль теперь. Ну, чё? Пора ишачить, не? Сигнал-то был, не слы…

По зоне прокатился оглушительный гул сирены – пора работать.

Они вышли из барака первыми, а Лёха всё смотрел в спину соседу по ярусной кровати и с удивлением понимал, что парень спит там с самого начала его отсидки, но как его звать, да хотя бы прозвище, он просто не помнит. А может и не знал никогда. Не слишком ли сильно он особняком-то держится? Пока шла перекличка, пока завтракали, шли к вырубке, он всё пытался припомнить, кого из заключённых он знает по именам и кличкам. Когда взялся за топор, понял, что по именам не знает вообще никого. А кличек помнит штук пять и три из них, принадлежат блатным его барака. Один из которых, уже давно мёртв.

А стоит ли что-то менять?

Вечером, с ним произошло то, чего не бывало никогда в жизни. Собственно, возбуждение такого рода, на него нападало здесь крайне редко. Если ноги не стоят к вечеру, больше ничего уже и не встанет. Он решал вопрос, если таковой возникал, а возникал он крайне редко, способом привычным с детства, при помощи собственных рук, в местном туалете. А в тот вечер, почему-то, решил приобщиться к одному из немногих местных удовольствий. Он остановился у кроватей, занятый петухами. Выбрал подходящего, с немного женственным лицом, знаком указал на нужную дверь. Парень послушно двинулся туда, не выказывая признаков глубокой моральной травмы и тому подобного. Видимо, он уже слишком привык. А может, привык ещё задолго до того, как угодил сюда. Лёха не смог пойти слишком далеко – просто расстегнул ширинку и предоставил парню свободу действий. Прикрыл глаза – всё равно противно, но если глаза закрыть, то можно даже представить одну старую знакомую и…, в общем, он не был ни разочарован, ни особо доволен. Однако это было определённо лучше, чем справляться с подобным вопросом самостоятельно. Регулярным это дело стало и ограничивалось реалиями первого опыта – делать нечто большее с данной категорий граждан, находящихся в заключении, для него было уже слишком. Однако каждый день, при такой работе, конечно, не получится. Усталость всё равно копилась и где-то раз-два в неделю, он всё равно возвращался в барак, едва переставляя ноги.

В какой-то из дней, он сидел на кровати и пытался вспомнить всех людей, которых видел за время отсидки, лежащими ничком на площади, накрытых простынёй. Почему-то, их всегда оставляли там до обеда, что бы зона, собираясь на работу, обязательно увидела трупы. Он даже научился определять, кто из них, где именно умер. Мокрые, осунувшиеся, с серой кожей – эти приходили из карцера. Словно высушенные, дистрофичные, с валившимися глазами – те, кто не выдержал «честного труда». Вполне здоровые, но с кровавыми потёками на одежде – последствия знакомства с «пером», по воле блатных, или по причине конфликта с соседями.