И всё же он не упускал шанса, поглазеть на окружающее его великолепие зимнего леса. Заслышав команду на перекур, народ, в основном, смотрел себе под ноги усталом взглядом, а если они переговаривались между собой, то чаще смотрели только друг на друга. Конечно, их взгляды скользили по замёрзшему, одетому в белые шубы, лесу, но лишь скользили. Он не замечал, что бы кто-то замирал хоть на мгновение, с восхищением глядя на открывающиеся виды дикой природы, как частенько случалось с ним. Иногда казалось очень странным, что, пожалуй, кроме него, как минимум в его бригаде, никто не обращает внимания на лес и такое изменчивое, прекрасное небо этого глухого края. Но всё же, только казалось, и лишь иногда – он, конечно же, понимал, почему так происходит. Некоторые люди в принципе природу не воспринимают иначе как ухоженную лесополосу в черте города, где из диких животных наблюдаются только три хромых муравья и пала дохлых гусениц. Отбросив таких, а их не слишком много, можно было бы выразить своё недоумение тем, что остальные так же равнодушны к холодному прекрасному краю. Но только не после того, как ты много месяцев сам был на их месте. Когда всё тело ломит от усталости; когда ты должен следить за тем что б и работать продуктивно и притом не пропотеть, потому как это может привести к скорой и вряд ли безболезненной смерти; когда жрать хочется больше чем жить; когда от холода трещат уши - сложно в такой обстановке восхищаться красивейшими видами дикой природы. А иной раз и вовсе, кажется, что всё вокруг только и ждёт удобного момента, что б тебя убить и, если получится, сожрать. И ему так казалось и, привыкнув к тяжёлой работе, заняв место бригадира после, он понял, что ошибался – мир вокруг, дикий мир, от коего тебя отделяет лишь вышка с пулемётом, жесток, но он не злой сам по себе. Просто он очень жестокий, практичный до предела, циничный и очень простой этот мир диких лесов. И при этом безумно прекрасный. Лёха часто в те дни, замирал на месте и смотрел на лес, возвышавшееся над ним небо, иногда он видел совершенно удивительные картины. И каждый раз он удивлялся, почему раньше не замечал всего этого? Прекрасный, дикий и жестокий мир нетронутой природы.
И, по возможности, этот мир, действительно пытается тебя сожрать. Причём это не только вопрос о медведях, вдруг нашедших для себя удобный и питательный продукт – тот самый, что занимается какими-то глупостями в лесу, постоянно шумит, машет железками и вообще ведёт себя безумно сверх всех всяких мер. Ну а что? Если поставить себя на место того же медведя, люди в робах, рубившие лес, разумными не казались ни в коей мере, скорее уж совершенно сумасшедшими животными, которые годятся, в лучшем случае, лишь как продукт питания.
Он тогда продублировал команду на перекур, поступившую по цепочке откуда-то со стороны уже законченной вырубки. Отошёл немного вглубь леса, но не слишком далеко – так что б на вышке его движения не расценили как возможный побег. Зимой, радары пулемётов, позволявшие летом, на приличном расстоянии, отмечать беглецов, всё время выходили из строя, правда, заключённые редко знали какой радар и где, опять накрылся, снят с пулемёта и отправлен в ремонт. В основном, это становилось известно, только при переносе вышки на новое место – пулемёт снимался, и кто-то да мог заметить, что сие грозное оружие, слегка потеряло в объёме, лишившись той айфонообразной выпуклости, что радаром и являлась. В принципе не трудно затеряться среди деревьев, даже учитывая радар и глубокий снег, по которому быстро не побежишь. Да и радары эти, не могли давать точного указания куда стрелять. Он точно не знал, но был более-менее знаком с принципом работы таких вещей. Они фиксировали метки в их крови, больше ни на что их тут не сориентируешь, а это могло дать лишь направление, но не чёткое указание, мол, вон там у него голова, туда стреляй. Вышка почти на сто процентов гарантировала смерть беглеца, если только он срывался в лес, будучи в поле прямой видимости, на глазах у человека, стоявшего за пулемётом. Как раз сейчас, он в прямой видимости и лучше, как говорится, прикинуться ветошью и не отсвечивать. Впрочем, можно было так не осторожничать – сегодняшний вертухай, на свои обязанности решительно и прямо тут, положил с прибором. Вон, видно как мерно покачивается его пушистая ушанка – спит опять. Удивительный, кстати, человек - раньше Лёхе не доводилось встречаться с теми, кто умел спать стоя.