Лёха больше никогда не выходил слишком далеко во двор – он старался держать за своей спиной какую-нибудь стену. Сердцем чуял, что, однажды, придётся уворачиваться от заточки или учиться дышать с пробитым лёгким. Такие как он, обычно долго не живут - истина простая как морковка. И хотя не по его воле, он стал таким, но лямку эту, тянуть придётся. Иначе помрёт он раньше, чем закончится следующий месяц. Выбора нет, есть только шанс остаться в живых.
Когда вернулись в камеру, Мага долго ворчал, недовольный острым запахом, оставшимся после уборки. Потом он ворчал из-за влажных стен, потом, что новое постельное и матрацы, слишком хрустят. Ворчать перестал только к вечеру и блаженно улыбнувшись, уснул. Видимо, это ворчание, доставило ему какое-то особенное удовольствие. Ну, а почему нет? Впереди много лет, чем-то заняться нужно. Маленьких сроков тут не было практически ни у кого. Все местные обитатели, даже «Алина», отправились сюда не просто так. Всем им, за редким исключением, предстояло вернуться в общество, пожилыми людьми. А работать не заставляют и на улицу выпускают раз в неделю. Тут хочешь, не хочешь, а научишься наслаждаться чем угодно, лишь бы время не тянулось как кусок резины на солнцепёке.
Однажды, в камеру пришла «малява» – письмо из другой камеры, которое принёс охранник. Поэтому поводу, пожилой Шаман, долго ворчал, вспоминая целый ворох сложных ухищрений, коими пользовались в прошлом, дабы передать сообщение из камеры в камеру. По его мнению, тот факт, что теперь малявы носят охранники, словно какие-то почтальоны, был, конечно, удобен, но подрывал сам нетленный дух, правильной тюремной жизни. Мага к ворчанию отнёсся снисходительно, и маляву не разворачивал, пока Шаман не замолчал.
А потом позвал к себе Лёху и отдал письмо – крошечный кусочек бумажки, свёрнутый в трубочку. На нём только два слова «Карман, унизить».
Лёха глянул на Магу. Он не совсем понял, что от него требуется. Впрочем, догадывался, но всё же, возможно, что понял неправильно. Сленг заключённых, довольно своеобразен, а тут он довольно быстро понял, что он ещё и слегка отличается от того, что был распространён в лагере. В тюрьме, кроме прочего, могут быть так же нюансы местного сленга, которые ему и вовсе неизвестны. В этом случае он может косячнуть так, что утром его тоже найдут с сердечной недостаточностью, вызванной, например, отказом печени, которая, совершенно случайно, оказалась проткнута инородным предметом. Ложкой там, или вилкой, в общем, чем-то, что частенько, конечно же, без всякого участия других людей, имеет обыкновение само по себе втыкаться людям то в печень, то в ярёмную вену.
-Спесь с него сбить надо, объяснить, что понятия нужно уважать полноценно.
Объяснил Мага, более на эту тему не распространяясь. До самого утра, кажется, даже во сне, Лёха думал над этим всем. В конце концов, он пришёл к выводу, что он должен указать парню с именем Карман, на суть вопроса – уважение общих правил и необходимость придерживаться их.
После чего показать наглядно, при помощи рук и ног, что личная сила этого Кармана, ничего не стоит, что при правильном подходе она ломается так же легко, как бумажный стаканчик, оказавшийся под колесом автомобиля.
Остался только вопрос – как он найдёт этого Кармана и как попадёт в его камеру?
Как оказалось, дело было поставлено почти что, на автоматику – утром, двери открылись и охранник назвал его имя, сопроводив сие мрачным, каким-то буркающим «на выход».
Спустя полчаса, он уже заходил в другую камеру, в другом блоке тюрьмы.
-Здравствуйте. – Сказал он и ему никто не ответил. Воцарилась гнетущая тишина. На него смотрели все присутствующие, и во взглядах не читалось ничего хорошего – кто он и зачем здесь, им было прекрасно известно. Они не знали только, за кем из них он пришёл и какие конкретно получил указания.
Лёха слегка злобно улыбнулся. Он вдруг ощутил нечто, чего раньше не видел в других и не понимал – страх, они боялись его…, это было приятно. Взрослые здоровые мужики, источали страх и это трепало нервы лучше, чем любое развлечение, какое мог предоставить весьма скудный выбор мест сих не столь отдалённых.
Впрочем, он поспешил себя одёрнуть и приглядеться к людям получше. Всё-таки, он не Дункан Маклауд, а они совсем не жаждут отправиться на тот свет. Жизнь, даже такая, становится бесценной, когда сумеешь к ней приспособиться и привыкнуть – конечно же, жизнь только своя собственная, жизни всех прочих, по-прежнему, остаются чем-то бессмысленным и бесполезным.