0 - Тёмная стена

А потом просто сел на пол и, тихо подвывая, начал рвать волосы со своей головы. По-настоящему рвать, иногда вместе с кусочками кожи. Вырвав особенно большой клок, он минут пять смеялся – радостно так, весело. По ушам кровь течёт, на полу клочки волос, а он хохочет...

Утром мужик не проснулся – сердечная недостаточность видимо. Она же, конечно же, очень легко объясняла торчавшую из ярёмной вены ложку. Ну, а зачем сердцу биться, если мозг всё равно умер? Да и сложно это, биться значит, когда в венах крови меньше литра, вся она по полу растеклась – не выдержало сердце нагрузки, и остановилась. Несчастный случай на лицо, тут всё сразу ясно. Бывает, чего уж там, все под Богом ходим…

Когда становилось скучно от разговоров, карт и нард, обитатели камеры находили способы скрасить досуг и более экзотическим способом. Странно, но Лёха однажды понял, что ему нравится наблюдать, как «Маша» носит тапочки, бегая по камере на карачках. Вроде бы совершеннейшая глупость, что в этом такого забавного? Даже в какой-то степени омерзительно, но вот в чём штука – он смеялся вместе со всеми, когда «Маша», бежал за брошенным тапком и нёс его в зубах, виляя задницей, как будто у него там есть невидимый хвост. На эту игру в «тапочек», можно было смотреть часами и ведь очень долго сия игра им не надоедало. «Маше», тому да, тому, наверное, надоедало. Иногда в его глазах можно было увидеть страдание, сильную боль. Но Лёха, поэтому поводу, не ощутил ничего, наоборот, это добавляло остроты веселью.

А когда «Маша» начинал гавкать и повизгивать, так вся камера со смеху так помирала, что охрана в двери стучать начинала, намекая, что они грубо нарушают общественный порядок…, иногда, такой же смех пробивался через стены из других камер. С удивлением, однажды, Лёха понял, что люди здесь не поддаются хандре, они не находятся в постоянном осознании того, сколь много лет ещё придётся провести здесь, не страдают от чувства вины и обречённости, совсем нет – они веселятся любым возможным способом, давят хандру злым юмором и смехом.

Как минимум те, что не оказались в числе опущенных. Для последних, тюрьма являлась тем, что в ней видела широкая общественность – тяжким наказанием, полным страданий.

Примерно через год, проснувшись утром, обитатели камеры увидели «Машу» висящем на втором ярусе Лёхиной кровати. Ночью, парень развернул матрас пустой шконки, вытащил простыню, свернул её в жгут, привязал к раме и висел там, пока петля не затянулась так, что кислород перестал поступать. Он мог прекратить всё это, просто приподнявшись, ослабив узел. Но он не прекратил. «Маша» душил себя до тех пор, пока не умер. Сколько выдержки и сил, нужно было, что бы поступить так, проделать всё это в тишине? Около часа, не меньше, ему потребовалось на всё про всё, от сворачивания простыни в петлю, до момента, когда сердце остановилось. Весьма мучительная смерть, которую он сам себе устроил, каким-то образом сумев никого не разбудить, проделать это всё, в полной тишине.

-Ну, блять. – Ворчливо буркнул Мага, глядя в синюшное лицо «Маши». От миловидности не осталось и следа. Глаза выпучены, покраснели. Язык вывален, распух – видимо, прикусил в процессе. В общем и целом, зрелище представилось отвратительное.

-Н-да. – Заметил Симон, тоже подошедший к покойному. Он ступал аккуратно, чтобы не наступить в лужу, натёкшую под «Машей» - случается с людьми такое при удушении. – Хороший был пидор…, как теперь быть-то?

Как? Стали в дверь стучать. Вскоре «Машу» унесли.

-Видал, ебло у него какое? – С улыбкой спросил Мага у Симона, когда дверь закрылось.

-У мусора или у пидора?

-Да у обоих этих пидоров. – Народ хохотнул, а Симон весьма выразительно изобразил лицо покойного с выпученными глазами – было смешно, смеялись все и Лёха тоже. Ну а что? В Симоне явно погибал большой актёрский талант.