007. Вы живёте только... трижды

Меч был оснащён претенциозной серебряной рукоятью, в которой красовались здоровенные рубины. «Наверняка фальшивые, настоящих рубинов таких размеров не бывает», — подумал Джеймс, заложив руки за спину, чтобы случайно не дотронуться до чего-нибудь и не включить возможную сигнализацию. Под рукоятью, на клинке, было выбито имя Годрика Гриффиндора.

«Мечам часто дают имена, — задумался Джеймс, выдёргивая из своей портупеи нитку и осторожно проводя ею по лезвию, — но обычно они выбиваются на рукояти, потому что рукоять видна из ножен. Если бы я хотел напугать потенциального задиру, я бы тоже выбил название меча на рукояти: задира увидит, что я ношу прославленный в веках „Бжейкуа-Бжашла”[134], и поостережётся нападать. Но какой смысл выбивать имя на клинке, причём даже не имя меча, а имя его владельца?! Или Годрик Гриффиндор был настолько безбашенным забиякой, что не рассчитывал остепениться и завести детей, которым можно будет потом передать меч?»

Нитка распалась на две части от малейшего касания лезвия. Бонд прищурился, разглядывая серый клинок в полумраке. «Сталь паршивая, — наконец, решил Джеймс[135], — но режет превосходно. Значит, опять магия».

Как ни странно бы это прозвучало, но волшебник Джеймс Бонд не любил магию. Его слегка напрягала та лёгкость, с которой магия нарушала кажущиеся незыблемыми законы сохранения массы и энергии. Когда миссис МакГонагалл превращается в кошку, куда-то должны исчезнуть порядка сотни фунтов сухонькой женщины, плюс одежда, тугой узел волос и очки. Куда они пропадают? Откуда берутся вновь, когда кошка превращается обратно в миссис МакГонагалл? Что произойдёт со всем этим веществом, если скорняк отловит миссис МакГонагалл в кошачьем обличье и сошьёт из неё пару меховых наушников для Дамблдора? Если это вещество так и останется вне нашего мира, то не окажется ли, что какая-то часть упорядоченной информации (скажем, платье) бесследно испарилась? А ведь это серьёзнейшее нарушение принципов квантовой механики: информация не может исчезать бесследно[136]. Каким образом волосы Минервы МакГонагалл приводят себя в порядок после превращения? У Джеймса не получалось привести причёску в приемлемое состояние и без всяких там превращений, а Минерве удаётся трансфигурироваться в кошку и обратно — и даже не растрепать свой узелок! Нет, честному британцу положительно надо держаться подальше от этой магии. Уж слишком она своенравна и необъяснима.

Тем временем мечу надоело, что его щекотят ниткой, и он вынес строгое предупреждение Бонду, долбанув его бледно-голубой искрой. Джеймс зашипел, больше от неожиданности, чем от боли, — удар был слабым, словно удар статического электричества. «Видимо, меч защищён от попыток до него добраться», — решил Бонд, признавая, что эта предосторожность отнюдь не лишняя, в школе-то…

Сделав сей многомудрый вывод, суперагент отошёл в сторону, достал из очередного кармашка своей портупеи механическую кинокамеру и начал съёмку всего интерьера. Механизм негромко стрекотал, идеально вплетаясь в храп портретов. Джеймс запечатлел весь интерьер, взял крупным планом меч, каменную чашу с курившимся в ней туманом, закрепил камеру у себя на плече и приступил к документам с рабочего стола директора. Каждый документ разворачивался при помощи пары карандашей, извлечённых из бездонной портупеи, и снимался на плёнку. Джеймс даже не пытался их прочитать — нет смысла тратить на это время; всё, что его касается, будет потом прислано ему же из Центра.

Как оказалось, предосторожность с карандашами была не лишней. Очередной развёрнутый пергамент, стоило Джеймсу бросить на него взгляд, полыхнул бледно-голубым пламенем, оставив от карандашей жалкие дымящиеся угольки, оканчивающиеся буквально в дюйме от пальцев Бонда.

Только недюжинное самообладание позволило суперагенту сдержаться и не высказать в одной ёмкой, но длинной и совершенно непечатной фразе всё то, что ему хотелось произнести. Изображённые на портретах великие маги прошлого замечательно продолжали спать под шум разворачиваемых пергаментов и шебуршание, доносившееся от рабочего стола; удар пламени из пергамента был почти бесшумным, но внезапно раздавшиеся проклятия могли навести их на мысль, что в комнате кто-то есть. Поэтому Джеймс Бонд ограничился страдальчески вздёрнутой бровью и быстро переложил пергаменты так, как они лежали раньше, замаскировав отсутствие испепелённого пергамента грудой других, более экстравертных документов.