1

Когда я вышел из шлюзового дока, меня встретили по ниточке ровные шеренги космодесантников в полном боевом облачении, с войсковыми знаменами и штандартами, салютующие на полном серьезе моей ничем не примечательной особе.

Сказать, что я засмущался – ничего не сказать. Я готов был сквозь палубу провалиться, честное слово.

- Не стоит заливаться краской, Вилли, они салютуют не лично тебе, - адепт Шин легонько по-отцовски потрепал меня по плечу рукой в алой кевларовой перчатке.

- А кому тогда?

- Символу. Сбывшейся мечте. Если ты здесь, значит наш обет почти выполнен.

- Ничего не понимаю.

- Скоро все узнаешь. А сейчас просто смотри и любуйся.

Тем временем десант устроил настоящий парад, стройными рядами маршируя мимо нас, временами выкрикивая ротные девизы вроде «Наши сердца в твоих руках!» или «Последние из худших приветствуют тебя!». Звучало это страшно и дико, но будило где-то на самом дне меня что-то бешеное и сумасшедшее, будто вот он я, а на самом деле не я, а тиранозавр Рекс. Ощущение беспощадной силы ради силы, без надежды, без сочувствия самому себе. И гордость. Гордость быть этой мощью.

Я бы тоже не пускал баалитов на планетоиды, ребят, даром, что это были первое поколение, а не дикие местные.

- Сколько их тут?

- Пара тысяч, но я пригласил только элиту. Кстати, они все были лично знакомы с Ингой, так что имей ввиду, ты тут предмет всеобщего обожания. Не волнуйся, мальчики стесняются не меньше твоего.

Чтоб я так жил, как они стесняются с этими каменными лицами.

А мамины портреты действительно были на знаменах, на стенах, на шевронах и просто так, в рамочках. Обычные домашние фото, необъяснимые в антураже военного парада.

- Расскажете, что за фигня тут происходит?

- Обязательно, только давай с торжественной фазой сначала закончим. Для нас это историческая веха.

56

- Когда Теократия обретала независимость, то не было никаких левиафанитов, Вилли. Были только мы, злые страшные серые волки вроде Гюнтера, или коварные гиены вроде Илая. И ничего бы не получилось, не случись с нами Инги фон Бадендорф.

- А что вы планировали-то?

- Планировали? Сильно сказано. Планировал у нас Гюнтер, у него всегда под хвостом зудело, а остальным было глубоко до фонаря. Илаю хотелось экспериментировать ради самого процесса, неважно над кем, Эрика хотела залезть в самую дальнюю нору и там окуклиться, а я умел только воевать, как и сейчас, если быть честным. Тут и приперся твой папаша с его незабываемой теорией отягощенного злом мира. Нам и так было не сладко, но мы послушали его, и стало совсем паскудно.

- А мне всегда Глобальный Гуманизм казался очень позитивным направлением.

- Куда там. Ну, для вас, левиафанитов, все складывается замечательно, а вот для первого поколения и остальных – не очень. Потому что все мы – дети Баала.

- А что вам мешает перестать ими быть?

- Мы сами. Вороне не стать каурым жеребцом. В чем суть правления Баала на Земле? Даже не гадай. В безнадежности. Кто бы что ни говорил, чего бы ни делал и как бы ни вертелся – все происходящее на Земле будет во славу и по воле Баала. Суть его – страдание и смерть. Ты можешь сколько угодно убиваться за любые идеалы, но на его земле каждое действие обречено на продолжение страданий и неизбежные жертвы. Результат всегда один – смерть. Особенно старичок любит взять какое-нибудь перспективное направление и вывернуть его наизнанку, да так, чтобы головы со всех сторон летели.

Адепт Шин плеснул мне в стакан чистого спирта и пододвинул банку пива – залакировать.

- Суть теории Гюнтера была проста – мы ничего не сможем сделать ни с миром, ни с собой. Как бы мы ни поступили – мы поступим как его рабы. Но если воспитать наших детей без нас, без нашей ущербности, злости, предрассудков, то может выгореть. Сами мы при этом обречены, как были обречены все поколения до нас. Абсолют, путь к которому нащупали иудеи, из оков Баала почти недоступен просто потому, что большую часть времени человек делает обычные мерзости, а редкие проявления добра и прогресса может и вызывают восхищение у интеллигенции, но руководством для остального мира никак не становятся. Гюнтер всегда был амбициозен, зол и нетерпелив. От безысходности он решил отомстить местному бонзе, вот только мстить он решил в баалитском стиле, потому что по-другому никто не умел. Никто, кроме Инги.

Шин показал пальцем на неизбежный мамин портретик на столе. Мама на нем очень обыденно сидела в кресле на крыше какого-то уродливого строения.