1 2

крепко стиснуты кем-то. Начала отбиваться от этих оков, очнулась уже

окончательно. Мокрые ресницы затрепетали, и она открыла глаза. Увидела Ди

Астрани, бледного до серости, мать Оливию, у которой от усталости

подрагивали руки. Выдохнула и села:

- Получилось? Я сделала, то, что должна была?

Повитуха прижала дрожащие руки к покрасневшим глазам, пытаясь скрыть

поток слез:

- Девочка моя, мы тебя едва не потеряли. Прости, прости меня. Тогда, давно, я,

наверное, ошиблась, посчитав тебя достаточно сильной для этого бремени, -

повитуха прижала ничего не понимающую девушку к себе. Лентина начала

вырываться, оскорбленная недоверием:

- Ха! Почему это я недостаточно сильная? Что ты, запертая среди своих

больных-рожениц-младенцев и лекарств, знаешь о моей силе? Я смогла выжить

там, куда вы меня отправили, я смогла выжить после того, как родила не совсем

обычного ребенка, которого твои сестры посчитали клумбой, которая сможет

лишь есть, спать и испражняться, я смогла выжить после того, как узнала

истинное лицо того, за кого вышла замуж. В конце концов, я еще маленькой

девчушкой смогла выжить там, где никто не смог! И в этом сне — он не мой

сон, он навеян твоим мастерством, я смогла заставить уйти того, кого ты

боишься так, что не всегда можешь даже назвать его имя!

Капли воды, наконец, упали на пол, растекались, собираясь в небольшую

лужицу. Роженица, кричавшая за стеной, благополучно разрешилась от

бремени, и ее вопли сменил писк новорожденного.

Лентина огляделась по сторонам, не узнавая место, где находилась, потом

быстро-быстро заморгала. Спустила ноги с кушетки, исподлобья поглядывая то

на повитуху, то на астронома:

- Простите меня, я не хотела говорить всего этого, - начала вставать и упала на

пол, потеряв сознание, чудом избежав удара головой о край кушетки.

Кастыри вскочили, одновременно приблизившись к упавшей девушке.

Она была без сознания, дышала часто-часто и сомкнутые веки трепетали,

силясь открыться. Вроде бы придя в себя, Лентина открыла глаза, Ди Астрани

облегченно вздохнул, но, всмотревшись в побледневшее лицо девушки,

отпрянул. На него и сквозь него смотрели пустые глаза, полные багрового

пламени, из странно раздувшегося горла раздался хриплый мерзкий смех, и

тихое пение на каком-то неизвестном языке… Повитуха взяла Лентину за

локоть и начала ей что-то шептать на ухо, невзирая на то, что та с недюжинной

силой пыталась вырваться. Мать Оливия взглядом попросила астронома о

помощи – вдвоем смогли удержать тело, выгибающееся в немыслимую дугу.

Повитуха зачастила, зашептала – песня Виты, праматери повитух, могла

помочь, а могла и погубить. Песнь эту исполняли только посвященные, и только

в случаях, когда другой надежды на спасение не оставалось. Мать Оливия,

закончив молитву, едва дышала от усталости – слишком много сил уходило на

мольбы о помощи. С каждым взмахом отвращающего жеста повитухи Лентина

вздрагивала, выпрямляясь и начиная дышать спокойнее. Повитуха вновь начала

отсчет, прищелкивая пальцами. На счете «три» Лентина открыла глаза,

огляделась и зашлась в безудержных рыданиях:

- Что это, что со мной было?

- Поплачь, деточка, поплачь, лишняя водица в глазах твоих ни к чему ныне.

Вылей ею, потому как силы понадобятся тебе и стойкость. Слез твоих потом

никто не должен видеть, - повитуха ласково гладила растрепавшиеся волосы

девушки.

Мать Оливия отперла дверь и велела принести завтрак, отпустила всех

непосвященных, кто присутствовал при процедуре. Втроем торопливо

прожевали принесенную пищу, запивая дымящимся кафэо. Потом начали

собирать исписанные листы, стараясь складывать их в нужном порядке. Под

столом лежало несколько свернувшихся в трубочку чертежей, Лентина решила

залезть и забрать их оттуда, не видя, что с другой стороны за ними уже

пробирается мать Оливия. В полумраке, под накрытым темной скатертью

столом, со всего размаху стукнулись лбами так, что обеим показалось – стало

гораздо светлее от посыпавшихся из глаз искр. Одновременно сели на пол

рядом, потирая полученные шишки. Взглянули друг на друга, натянутость и

холодок после случившегося, сковавшие их обоюдную приязнь, начали таять —

они рассмеялись во все горло, несмотря на то, что устали, что были на краю

гибели — весь Мир был рядом, на краю. Смех очищал и заставлял взбодриться,

найти какие-то силы, встать и идти. Ди Астрани, аккуратно сворачивающий

чертежи и перевязывающий их лентой, остановился на некоторое время, потом

понимающе улыбнулся и продолжил — бумаг оставалось еще немало.

Отсмеялись, работа стала спориться быстрее, с их помощью все написанное и

нарисованное за ночь было быстро упаковано. Ди Астрани предложил матери