1 АВГУСТА 1914

Эти люди сошлись на отрицательном отношении к правительству и отнюдь не были сосредоточением «демократических сил». Блок, насмешливо отметили в охранке, далеко не «гражданская цитадель». Отсортировав крайние фланги в Думе, деятели блока выдвинули основное требование — создание правительства, которое должно обеспечить «единение со всей страной и пользоваться ее доверием». Куда же испарились программные требования кадетской партии, стоявшей за парламентарный строй, т.е. правительство, ответственное перед Думой, спрашивали Милюкова, указывая на очевидную бессмысленность выброшенного лозунга. Приват-доцент ответил недоумевавшим: «Кадеты вообще — это одно, а кадеты в блоке — другое. Как кадет, я стою за ответственное министерство, но, как первый шаг, мы по тактическим соображениям ныне выдвигаем формулу: министерство, ответственное перед народом. Пусть мы только получим такое министерство, и оно силою вещей скоро превратится в ответственное парламентское министерство».

Такое разъяснение и дал Московской профессуре — «мозговому тресту» кадетов, надувавшейся гордостью, что она сумела синтезировать свою общественную науку с политикой. Свет очей профессуры Милюков оказался на диво малопоследователен, если не считать очевидного – цель оправдывает средства. А цель состояла в том, что деятели «Прогрессивного блока» домогались власти, хотя и расходились в отношении методов достижения ее.

Блок сплачивался на бесконечных совещаниях, и намерения его руководителей не могли остаться в тайне от двора и правительства. Царь по наущению группы «либеральных» министров во главе с Кривошеиным решился в первой половине июля снять накал в отношениях с Думой. Вслед за Сухомлиновым уволили еще трех наиболее ненавистных министров. Но умиротворить Прогрессивныи блок, было трудно, лидеры его требовали реальных. уступок в сфере управления, прежде всего военной экономикой.

Завязался тугой клубок интриг, захвативших Таврический дворец, правительства и Ставку. Те, кто хотел взять власть, действовали напористо, прибегая к методам по плечу разве иезуитам. По необходимости можно только в самых общих чертах, рассказать о происходившем. Преемник Сухомлинова генерал А.А. Поливанов открыл наступление на Ставку. Чтобы должным образом оценить его роль, необходимо помнить — он был близким другом А.И. Гучкова, любимцем «общественности» и (крайности сходятся) клевретом царицы. Поливанов, вероятно, решил смертельно напугать кабинет. Записи помощника управляющего делами Совета Министров А.Н. Яхонтова ярко показывают, как военный министр нагнетал панику.

Он начал с торжественного заявления 29 июля: «Считаю своим гражданским и служебным долгом заявить Совету Министров, что Отечество в опасности». Министры притихли, в голосе Поливанова, — писал Яхонтов, — (предупредив, что записывал непоследовательно — «руки дрожали от нервного напряжения») «чувствовалось что-то повышенно резкое. Присущая ему некоторая театральность речи и обычно заметное стремление влиять на слушателя образностью выражений стушевывается на этот раз потрясающим значением произнесенных слов». Министры, помолчав, спросили, на чем Поливанов строит свое «мрачное заключение».

В ответ полился поток фраз о том, что отступление уже носит характер «Чуть ли не панического бегства», «с каждым днем наш отпор слабеет, а вражеский натиск усиливается». Военному министру уже по должности подобало бы знать, что шло не беспорядочное бегство, а упорядоченный отход ради сохранения армии. Если и промахнулась Ставка, то приняв решение об отводе с запозданием по крайней мере на три месяца. Но Поливанов умышленно прибегал к величайшим преувеличениям, договорившись до того, что «где ждать остановки наступления – богу ведомо. Сейчас в движении неприятеля все более обнаруживается три главнейших направления: на Петербург, на Москву и на Киев. В слагающейся обстановке нельзя предвидеть, чем и как удастся нам противодействовать развитию этого движения. Войска утомлены бесконечными поражениями и отступлениями. Вера в конечный успех и вождей подорвана. Заметны все более грозные признаки надвигающейся деморализации. Учащаются случаи дезертирства и добровольной сдачи в плен. Да и трудно ждать порыва и самоотвержения от людей, вливаемых в боевую линию безоружными с приказом подбирать винтовки убитых товарищей».