И какой-то момент даже поверила в то, что я — эта самая Лера. Не знаю, как это случилось, но это имя мужским шёпотом я этой ночью иногда воспринимала, как своё. Мне очевидно так сильно захотелось стать столь желанным объектом мужского обожания, что я убрала в своём сознании границу между фантазией и реальностью. Так сказать, охотно вжилась в роль.
И впервые в жизни ощутила, что меня любит мужчина. Да так сильно, так искренне, так нежно, что даже голова кружилась от счастья и благодарности.
В ту ночь я отведала мёда, вкуса которого не узнала бы, скорее всего, никогда.
Да, я впервые в жизни почувствовала себя любимой женщиной. Это было во всём. Во взглядах. В шёпоте. В прикосновениях. В воздухе. Во всём.
И это было чудесно. Это было чудеснее всего на свете, что я знала раньше.
И это стало крутым наркотиком, на который я подсела с первой дозы.
Потому что я ощутила себя удивительно значимой. Важной до одурения. Умопомрачительно притягательной. Просто какой-то невероятной. Было чувство, что этот ласкающий меня мужчина — в лепёшку расшибётся, но сделает для меня что угодно. Что я лучшая на свете женщина. Вершина эволюции. Венец творения. Самая-самая…
Но довольно скоро, когда я уже подъезжала к особняку, вновь вернулось осознание того, что всё это я думала вроде как о себе, но на самом деле о той, чью роль играла. В глазах Олега отражалась вроде бы я, но видел-то перед собой он другую женщину.
А я просто была на неё похожа.
Точнее, стала, с его подачи.
И это понимание душило меня. Я вкусила искренней мужской любви, но на самом деле — я не имела никакого отношения к её объекту. Я была жалкой поделкой. Пластмассовыми цветами. Красивыми, но без запаха.
Меня, играющую Леру, мужчина просто обожал. Любил до умопомрачения, желал до одури, с ума сходил от нежности.
А меня, Катю, настоящую меня — не любил никто. И даже тётке моей было глубоко наплевать на то, как я теперь живу. Сдохла бы я сейчас — никто бы и не заметил.
Да, я походила на Леру внешне, но какая же огромная пропасть пролегала между нами…
Правила моего пребывания в этом доме ограничивали моё перемещение в правое крыло, если основной вход в него — высокие стеклянные двери — был закрыт. Это означало, что Олег отдыхает, занят, работает, обсуждает с Ньенгой дела и тому подобное — в общем, в такие моменты беспокоить его своим посещением мне строго воспрещалось. Слугам, впрочем, тоже. За редкими исключениями, когда Олег заказывал еду в свой кабинет или в свою спальню.
За всё время моего проживания в доме Олега в так называемый согласно контракту "период преображения" я была там всего дважды, но дальше коридора не ушла — Олегу докладывали о моём прибытии и он выходил мне навстречу. Оба раза в белой сорочке с двумя расстёгнутыми пуговицами сверху, светлых льняных штанах и сетчатых мокасинах.
Он встречал меня с недовольно-вопросительным выражением лица и мои вопросы по контракту и пребыванию в его доме предпочитал обсуждать во дворе, а конкретнее — в беседке за чашкой чая.
Когда водитель привёз меня к дому и я вышла к главному входу, было уже довольно светло. Поблагодарив дворецкого за открытую передо мной дверь и пожелав ему доброго утра в ответ на его приветствие, я первым делом посмотрела направо и усидела, что двери закрыты. Это не удивило меня: учитывая тот темп, который в основном удерживал Олег этой ночью, особенно последние пару часов, он должен был порядком устать.
Я попросила вазу для роз и, отказавшись от завтрака, ушла наверх, к себе.
Поднявшись в спальню, переоделась, приняла душ в ванной на этом же этаже и когда вернулась, обнаружила оставленные на кровати цветы, стоящими в вазе на столике у окна.
Затем я легла в кровать, но несмотря на бессонную ночь, долго не могла заснуть. Ворочалась, думала о том, что произошло и, прислушиваясь к себе, пыталась понять своё настоящее отношение к этому мужчине.
Смыкая глаза, я видела лицо Олега, его взгляд на меня, полный восхищения, нежности и одновременно с тем какой-то печали, и не понимала, почему он заставляет себя страдать, расставаясь со мной. Почему мы должны были вернуться в дом на разных автомобилях? Ведь я ясно понимала, я чувствовала природным, вот чисто женским чутьём, что он предпочёл бы остаться со мной, не уходить, предпочёл бы обнять меня и уткнувшись носом в мои волосы, заснуть. Я всем своим существом чувствовала, как не хочет он расставаться со мной и как хочет выразить свою нежность по отношению ко мне. Зачем же тогда он выставил эти ограничения? Этот временной лимит? Это условие разъехаться разным транспортом после проведённых вместе четырёх часов?
Думая обо всём этом, я долго ворочалась и никак не могла заснуть. А когда всё-таки уснула, вереница беспокойных снов совсем измучила меня — я просыпалась едва ли не каждые десять минут и вновь проваливалась в какой-то очередную нервно-изматывающую фантасмагорию. В итоге я окончательно проснулась спустя чуть больше трёх часов и к обеду вниз не спустилась из-за хандры и состояния общей измотанности.