Днём же он уходил от разговоров. Сердился, когда я пыталась настоять на своём. В конце концов заявил, что, если я буду лезть к нему в душу, он разорвёт со мной отношения. Это возымело своё действие — я перестала задавать вопросы, боясь его потерять.
На момент, когда я осознала, что горячо влюблена в него — в его ночную версию, если точнее, в том числе в его трепетное ночное отношение ко мне и в то, как я отражалась в его восхищённом взгляде, я уже заработала достаточно денег, чтобы позволить себе год роскошной жизни. По моим меркам, конечно.
Сразу после того, как отработала долг, он отвёз меня в банк и там мы открыли мне счёт. Вскоре мне выдали именную карту. На карте значились мои настоящие имя и фамилия.
По прошествии каждых суток, в первом часу ночи, мне на счёт падала сумма в рублях, эквивалентная тысяче евро и корректная актуальному курсу ЦБ. Каждое утро после нашего расставания, спустя примерно час, мне падала на счёт сумма эквивалентная десяти тысячам евро. Когда это случилось впервые, я не поверила своим глазам. Долго рассматривала строчку в смс, в которой сообщалось, что я за четыре часа восхитительного секса получила сумму, большую, чем мой заработок за весь прошлый год и никак не могла в это поверить. Тем более, что за этот секс, за эту полную моего наслаждения ночь, я сама с удовольствием могла бы заплатить тысячу евро, о зачислении которой получила сообщение сразу после того, как Олег вошёл в номер приятного подмосковного отеля.
Я не понимала этого. Он предоставил мне комфортные условия проживания на своей территории, он не обманывал меня с деньгами и дарил мне чудесные ночи, заставляя скучать по нему. А потом уходил и дальше предпочитал меня избегать. Он запрещал мне говорить с ним ночью, но сам был довольно словоохотлив, а днём, когда говорить с ним мне разрешалось, он был очень скуп на слова и уходил от любых бесед со мной. Ночью я всем своим существом чувствовала, как сильно его влечёт ко мне, как сильно я желанна для него и даже нередко позволяла себе верить в то, что он меня любит — его взгляд говорил об этом, и касался при встречах и прощаниях он меня так, словно я была его любимым нежным цветком — бережно, трепетно, нежно. Но когда мы виделись днём — он смотрел на меня едва ли не с презрением.
Днём он был одним, ночью другим. И я не могла понять, где же он настоящий.
Одно я понимала очень хорошо — если он и любил, то похоже, любил не меня, а ту, кого я из себя изображала. И с каждым днём меня всё меньше интересовали деньги, но всё больше — история этой женщины, по которой он так сильно когда-то скучал, и которая стала прототипом моему нынешнему облику. Всё-таки охрененным сексом, во время которого я наслаждалась сериями потрясающих сладких оргазмов, он, как ни крути, занимался именно со мной.
Конечно, я старалась тайком расспросить слуг. Но все они, до единого, избегали общения со мной на эту тему. Кто-то очевидно пугался и это в ответ пугало меня саму, кто-то хмурился и говорил, что ему не велено обсуждать со мной это, а кто-то просто делал вид, что не расслышал мой вопрос и менял тему разговора.
Глава 16
Шок
Конечно, несмотря на то, что в получении информации меня явно ограничивали, я не оставляла попыток дознаться до правды. У меня не было Интернета, и свобода самостоятельных передвижений заканчивалась границами пусть и огромного, но всё же частного и закрытого Олегового участка. Я пыталась хитростью проникнуть на запрещённую половину дома, когда Олега не было, но ни одна из этих попыток не увенчалась успехом. Я пыталась подкупить слуг, но они, то ли очень держались за эту работу, то ли, что по моему мнению было куда вероятнее, слишком боялись прогневать Олега, но рисковать не решались и от намёков на такие темы уходили, как юркие рыбки в проточной воде.
Я пыталась следить за Олегом, насколько это позволял мой образ жизни, но это ничего не давало — наедине со слугами он всегда был очень сдержан, а его перемещения по дому обычно происходили только на той половине, вход в которую мне чаще всего был запрещён. К тому же я редко его видела и в основном — в компании Ньенги. Они часто пили чай в беседке по вечерам, но несмотря на то, что окно моей комнаты выходило в сад, они говорили так тихо, что я ничего не могла расслышать, даже когда замирала у открытого окна. Когда же я спускалась вниз и подходила к ним — а для этого ещё нужно было найти повод, потому что Олег сердился, если я беспричинно отвлекала его — то обычно они затихали и Олег, приподняв бровь, сурово интересовался:
— У тебя какой-то вопрос срочный?
Пить вместе чай меня не приглашали, доверительных задушевных бесед со мной не вели, а ужинал Олег обычно один и у себя. Меня он вызывал к себе или во двор как правило только для того, чтобы обсудить условия следующей ночи. При этом был сух, скуп на слова и держался такого тона, чтобы я ни на секунду не забывала, кто из нас "работодатель", а кто — "подчинённая".
А ещё он не называл меня по имени. Ни Катей, ни Лерой.