10'92

Я поднялся с нар, и принялся выхаживать от стены к стене, потом уселся обратно. Все предыдущие выкладки больше не казались такими уж логичными, а попытался вновь задремать — и не смог.

Нервы!

Позавтракать я не успел, и понемногу желудок начало подводить от голода, стало ощутимо потряхивать. Но — взял себя в руки, успокоился. Бывало и хуже. И в армии, и в недавнем прошлом. И речь вовсе не о голоде. Совсем нет…

По моим внутренним ощущениям железный щиток на двери лязгнул уже ближе к обеду. Камеру внимательно осмотрели через зарешёченное окошко, затем последовала команда:

— Лицом к стене!

Я поднялся с нар и встал, как велели, тогда скрежетнул засов и последовало новое распоряжение:

— На выход! — И снова: — Лицом к стене! Руки за спину!

Когда на запястьях защёлкнулись холодные браслеты наручников, меня до самых потрохов пробрал неприятный холодок. Попытался вспомнить, какие порядки тут царили в прошлом, и не смог — последний раз попадал в схожую ситуацию ещё до призыва в армию; выветрились подробности из головы. Но, вроде, без наручников обходились. Обвинение на этот раз серьёзней или так сейчас принято? Так-то времена нынче совсем иные настали, страна и та поменялась. Но могли и конкретно на меня попытаться жути нагнать…

— Вперёд! — распорядился конвоир, и я неспешно зашагал по коридору.

Неспешно — не из желания потянуть время, просто лишённые шнурков кроссовки едва держались на ногах. Но поднялся как-то на второй этаж, уткнулся лицом в стену рядом с нужной дверью.

Конвоир доложил обо мне и завёл внутрь, а после по распоряжению хозяина кабинета избавил от наручников.

— Присаживайся, Сергей, — указал на стул перед заваленными документами и папками скоросшивателей столом высокий и широкоплечий мужчина в штатском, который стоял у сейфа и с интересом меня разглядывал.

Не Козлов. Чуть моложе старшего оперуполномоченного, пожалуй. И незнакомый.

Уже сложившаяся в голове картинка рухнула, и должность хозяина кабинета я, машинально потирая запястья, пропустил мимо ушей, слух резануло лишь сочетание имени и отчества.

Владимир Ильич. Владимир Ильич Угаров.

Не Ульянов-Ленин. Не Козлов.

Сука!

Хозяин кабинета поправил наброшенный на спинку стула пиджак, уселся, облокотился на стол.

— Ну рассказывай, Сергей!

— Что рассказывать? — глухо уточнил я.

— Как ты докатился до жизни до такой, конечно!

— До какой?

— А ты не знаешь?

— Нет, — мотнул я головой и добавил: — Я в институте учусь, так-то…

Угаров взглянул на меня с нескрываемым сомнением и откинулся на спинку жалобно скрипнувшего стула.

— А докатился ты, Сергей, до статей сто двенадцать и сто сорок шесть УК РСФСР.

Я наморщил лоб.

— Сто двенадцатая — это лёгкие телесные, а сто сорок шестая?

— Разбой, — просветил меня хозяин кабинета и веско добавил: — От трёх до десяти.

Разбой?! У меня аж дыхание от возмущения перехватило.

Разбой — это открытое нападение с целью хищения имущества плюс применение или угроза применения насилия. В жизни никого не грабил!

Или… Вспомнился зацепивший меня плечом мужичок, которого вырубил Андрей Фролов, и на спине выступил горячий пот. Неужели по этому эпизоду приняли? Неужели опознали?!

— Припоминаешь? — участливо заглянул в глаза Угаров.

— Нет, — решительно ответил я. — Я никого не грабил.

— Не грабил, — подтвердил милиционер. — Грабёж — это другой состав. У тебя разбой.

— Да ерунда какая-то! Вы о чём вообще?

От искреннего возмущения и волнения голос мой сорвался, это вызвало у хозяина кабинета лёгкую улыбку. Насмотрелся по работе, наверное, на всякие истерики. Только хрен тебе, Владимир Ильич, ломаться не собираюсь.

Угаров положил перед собой ещё не подшитые в папку листок и начал читать, но не весь рукописный текст сплошняком, а лишь выдержки из него:

— Вчера между восемью и девятью часами вечера Артур Маратович Ибрагимов тысяча девятьсот семьдесят шестого года рождения по пути домой с тренировки был остановлен злоумышленником, потребовавшим отдать материальный ценности. Гражданин Ибрагимов ответил отказом после чего получил удар по лицу, повлёкший за собой перелом носа и сотрясение мозга, медицинское заключение прилагается, а…

А дальше я уже не слушал, в груди словно ледяной комок смёрзся, а в голове крутилось одно-единственное слово.

Сука!

Сука! Сука! Сука!

Так Ибрагимов не просто о побоях заявил, он ещё и разбой приплёл! Вот тварь!

— Что скажешь, Сергей?

— Враньё, — коротко ответил я, лихорадочно обдумывая, как выбраться из той выгребной ямы, в которую меня столкнул малолетний ублюдок.

— Гражданина Ибрагимова не бил и денег у него не забирал?

Я хотел было ответить категоричным отказом, но вовремя прикусил язык. Прежде чем говорить что-то под протокол, следовало хорошенько всё обдумать.