10'92

Начну отрицать сам факт нанесения побоев — могут отыскать свидетелей и уличить во лжи, тогда и остальным показаниям веры не будет. А признаю один эпизод — и сам придам убедительности остальным обвинениям. И неважно, что со мной Саня и Коля были — кто этой шпане поверит? Опять же — обвинение в разбое в этом случае скорее всего не подчистую уберут, а на хулиганство переквалифицируют. Статья не такая серьёзная, но хрен редьки не слаще. И значит — надо молчать.

— Ну, Сергей? Не забывай — чистосердечное признание смягчает ответственность!

— Мне бы адвоката.

— Адвоката получишь после предъявления обвинения.

— Вот тогда и поговорим.

— Не желаешь объяснения давать? Зря. Возможно, всё это простое недоразумение…

Недоразумение? Недоразумением будет статью с пола поднять из-за неумения язык за зубами держать. На оперативное предоставление защитника я, разумеется, не рассчитывал, просто решил потянуть время. Молчание оставляло хоть какой-то простор для манёвров.

— Зря, — повторил Угаров, на этот раз с откровенной угрозой, но давить не стал и отправил обратно в камеру, посоветовав напоследок хорошенько всё обдумать.

Мог бы и не советовать! Ничего иного мне в сложившейся ситуации попросту не оставалось. Только думать.

Думать, думать и думать. Как голова не взорвалась — не представляю, очень уж нелёгкими выдались те раздумья. И в основном — не по существу. Ну не мог я с выбором стратегии защиты определиться, всё ровно как в народной присказке складывалось: куда ни кинь, всюду клин.

И от ясного осознания вселенской несправедливости нахлынула жалость к самому себе. Только-только всё налаживаться начало — и будто обухом по голове! На взлёте подбили! У меня ведь сделка с Гуревичем на носу и с Зинкой любовь, а выпаду из нормальной жизни пусть даже на пару лет — и что дальше? Как та старуха у разбитого корыта окажусь! И ведь это ещё возможность длительной отсидки в расчёт не беру; и просто в следственном изоляторе полгода-год проторчать хорошего мало.

И всё из-за этого ублюдка!

Сука! Тварь!

Сроду клаустрофобией не страдал, а тут будто стены давить начали, похороненным заживо себя ощутил. Восемь шагов туда, восемь — обратно, вот и всё жизненное пространство. И это ещё меня одного в камеру законопатили! И сижу несколько часов всего! Только и остаётся, что аутотренингом заниматься: могло быть и хуже, могло быть и хуже. Да что там говорить — бывало хуже! Много хуже.

Запульсировал расчертивший висок рубец, разболелась голова, это и помогло успокоиться. Сумел задавить жалость к себе, переборол это мерзкое чувство. Ведь если разобраться — сам во всех проблемах виноват. Никто не заставлял гандону малолетнему нос ломать, без чужих подсказок решил, что так правильно будет. Сам подставился и всё испортил, самому и выпутываться. В конце концов, спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Всё верно, всё так. Да только шансы утонуть какие-то совсем уж немаленькие вырисовываются. Очень плохо всё для меня складывалось, не сказать — херово.

Я обдумывал, не сумеет ли — если, конечно, вообще захочет! — повлиять на коллег капитан Козлов, когда вновь лязгнула заслонка окошка. Но требовали встать лицом к стене никто не стал, донеслось негромкое:

— Я недолго, — а потом куда отчётливей прозвучало: — Сергей!

Без промедления я соскочил с нар и взглянул на замершего с другой стороны двери Никифорова.

— По обвинению конкретика появилась? — спросил участковый, не теряя времени попусту.

— Сто двенадцатая и сто сорок шестая.

— Отличный букет! — не сдержался Никифоров. — Молодец, Серёжа! Дядя может тобой гордиться!

Я досадливо поморщился.

— Реально я только нос человеку сломал. Остального ничего не было.

Участковый достал из планшета блокнот, откинул обложку, приготовил ручку.

— Что, когда, где. Излагай в подробностях, — потребовал он, приготовившись делать заметки.

И я подробностями пренебрегать не стал, начал со стычки на школьном дворе, потом рассказал о визите в секцию ушу.

— Кто-нибудь видел, как тебя пнули? — уточнил Никифоров.

— Полно народу было, — пожал я плечами и прищёлкнул пальцами. — Пал Палыч видел, физрук…

— Знаю такого, — подтвердил участковый. — Сильно пнул? Куда попал?

— Метил в почку, попал в левое бедро.

— Следы остались? Покажи!

Я неуместных вопросов задавать не стал, развернулся и задрал футболку с олимпийкой, немного приспустил сбоку спортивные штаны.

— Тазовая область, гематома, — сказал Никифоров, делая пометку в блокноте. — С этим разобрались. Теперь самое важное: кто видел, как ты бил?

— Со мной два пацана были. Больше никто. Его в коридор вызвали. Я же говорю — он в одном кимоно вышел, какой разбой?

— Имена свидетелей! — потребовал участковый.

Я поборол мимолётную неуверенность и на вопрос всё же ответил. Никифоров начал записывать, попутно предупредил:

— Ты пришёл узнать, зачем пострадавший тебя пнул накануне. Он вновь пнул, промахнулся, потерял равновесие и врезался лицом в стену. С хулиганьём твоим я переговорю, они подтвердят, но пока о них ни слова. И давай, что знаешь по этому Артуру. Попробую найти его и образумить.