После ужина мы отправились смотреть «Энни». Вы знаете этот мюзикл? На всякий случай напомню сюжет. Спектакль поставлен по мультфильму о сиротке Энни. Она жила в приюте, и неожиданно ей посчастливилось получить приглашение на Рождество к богачу по имени Дэдди Ворбакс (остается только догадываться, почему одинокий толстосум хочет провести праздник с маленькой девочкой, но мы свято верили сценаристам, так что не будем отвлекаться). В результате Дэдди решает удочерить девочку, но Энни верит, что ее ищут настоящие родители. Затем в дело вмешивается мисс Ханниган (директор приюта) – она завидует Энни, так что подговаривает брата выдать себя за родителей сиротки. Как и положено, в конце обман раскрывается, Ворбакс удочеряет Энни и все счастливы.
Когда мюзикл вышел на Бродвее, мои сверстницы помешались на нем. Все считали, что станут следующими исполнительницами роли Энни. Дана Стэнбури и Керри Коллинз записались на уроки пения, и на конкурсе талантов без перерыва звучала песенка из мюзикла под названием «Завтра».
Я знала, что лишена голоса (в отличие от Даны, Керри и Оливии). Бабушка часто просила меня спеть, но я отказывалась. Однажды, когда вокруг никого не было, я спела песенку Энни Пенелопе.
– Тебе медведь на ухо наступил, – отрезала подруга, и мы расхохотались.
Пен всегда умела спустить меня с небес на землю.
Тем не менее я обожала этот спектакль. Мне нравилась история о маленькой сироте, которая получила все, о чем только можно мечтать. В детстве я не понимала аналогии, но сейчас прекрасно вижу: я и есть Энни.
Мы расселись в боковой ложе и смотрели представление. Бабушка прихватила с собой орехи кешью (естественно, без соли), на случай если кто-то проголодается. Когда Энни пришлось покинуть дом Дэдди Ворбакса и отправиться с мисс Ханниган, мы с бабушкой плакали.
Отличный мюзикл. Кстати, из любопытства – тут идут спектакли? Я бы с удовольствием пересмотрела «Энни». Столько лет прошло.
После театра мы проводили Пен и отправились домой. Расположились в патио с моим любимым шоколадно-мятным мороженым из «Баскин Роббинс». Стоял теплый вечер. Потрескивали цикады, светляки мельтешили в воздухе; я сидела между бабушкой и дедушкой и слушала, как взрослые перемывают косточки Руфи и Луи Голдманам, Ричарду и Кэрол и интересуются друг у друга, что за скользкий тип пытался подлизаться к отцу. Через какое-то время мне сказали, что пора спать; я почистила зубы и ушла в свою розовую комнату, где ожидали кровать с розовым балдахином, привезенные из разных стран куклы и плюшевый Снупи, мой верный ночной товарищ.
В очередной раз я заснула под приглушенные разговоры и смех.
– Я точно знаю, что Морт Гайнсбург физически не может никому изменить, – говорил дядя Моррис.
– Откуда? – в один голос заинтересовались мама и бабушка.
– Все в баре знают, что у него слабая потенция. Несколько лет назад он перенес воспаление простаты. Морт сам постоянно жалуется и горюет о временах, когда мог ходить налево.
– Так он изменял Сильвии! Я же говорила! – засмеялась бабушка.
– Может, и изменял, но сейчас точно нет, – хором возразили отец, дед и дядя Моррис.
По патио раскатился смех, и я улыбнулась в кровати.
Это был последний вечер, когда дела в семье шли привычным чередом. Он ничем не отличался от многих других. Вот почему я всегда вспоминаю его как один из лучших моментов жизни.
Потом все стали хворать.
Началось с мелочей. Однажды я пришла из школы, и мама сказала, что дедушка в больнице, но через несколько дней его выпишут.
Дни обернулись неделями. Вскоре дядя Моррис переехал к нам, чтобы присматривать за мной, потому что родители все свободное время проводили у деда. Меня с собой не брали – нельзя же водить чудо-ребенка туда, где полно инфекции. Я редко видела родных после школы, только дядю Морриса.
Обычно завтраки с дядей проходили весело. Он готовил хрустящие тосты или блинчики, попутно разыгрывая роль французского официанта.
– Мадемуазель Доренфилд, – с сильным акцентом заявлял дядя, – я позволил себе подать к столу свежевыжатый апельсиновый сок.
– Тут мякоть, – подыгрывала я, отодвигая с недовольной гримасой стакан.
– Прошу прощения. Обещаю, подобное не повторится.
– Надеюсь, – высокомерно кивала я.
После чего мы со смехом обнимались.
Больше всего мне нравилось, когда дядя Моррис переворачивал блинчики на лету и ловил их на сковородку. Еще лучше, если они падали на пол и в действие вступал закон о быстро поднятой еде. Если дядя Моррис не успевал поднять блинчик за пять секунд, он выкидывал его в ведро. Надо сказать, он выкидывал и успешно поднятые, но мне нравилось вести отсчет.
Но все пошло по-другому. Пока дедушка лежал в больнице, дядя Моррис ставил передо мной кукурузные хлопья и уходил в свою комнату.
В конце концов деда выписали, и мне разрешили его навестить. Он заметно похудел. Бабушка не выпускала его из постели. Мы обнялись, и я хотела посидеть с ним, но бабушка не разрешила. Мне запомнилось, как она постоянно поправляет деду подушки и нервно отгоняет нас.
– Ему нужно отдохнуть, оставьте его в покое, – то и дело повторяла она.