10 лучших дней моей жизни

По правде говоря, мне очень хотелось, чтобы кто-то из мальчиков начал мне докучать.

Видите ли, подростком я вряд ли могла надеяться на внимание противоположного пола. Даже подвыпившие парни обходили меня стороной. Уверена, что подсунь я кому-нибудь дозу рогипнола, он и то нашел бы силы отбрыкаться от меня.

Первый ухажер появился у Пенелопы в пятнадцать лет. Подруга сохранила полноту, но отрастила завидный бюст и восхищалась своим телом еще больше. Все ребята обращали на нее внимание. Очки уступили место контактным линзам, а растрепанные волосы в восьмидесятых годах вполне могли сойти за модную прическу, особенно когда Пен выкрасила кончики в фиолетовый цвет. Если подруга в переходном возрасте похорошела и обзавелась внушительными формами, то я превратилась в гадкого утенка. Печенье и суфле откладывались жиром на бедрах. Картофель фри сочился жирными порами, от чего на лице образовывались немыслимые узоры из угрей и прыщей. Вдобавок я совершила грандиозную ошибку, решив сделать химическую завивку. Мы отправились в парикмахерскую на пару с Даной Стэнбури. Ее химия вышла превосходно. Я уверена, что парикмахер передержал состав, потому что вместо вожделенных блестящих локонов у меня получилось настоящее афро. Пока другие девочки гуляли с поклонниками, я поливала волосы кондиционером и выдавливала прыщи (преувеличиваю, хотя и недалека от правды). Другими словами, половое созревание обернулось настоящей трагедией местного масштаба.

Поэтому, когда дедушка спросил, не докучают ли мне мальчики, я предпочла промолчать. Иначе пришлось бы признаться, что они мне прохода не дают, особенно когда называют «блиннолицей». Девочки мне сочувствовали, особенно Пен.

– Совсем неплохо, – обманывала она, помогая втирать в волосы майонез.

Мы вычитали совет в каком-то журнале. Майонез якобы смягчал волосы и разделял на крупные локоны, но на деле только пробуждал аппетит. Мне ужасно хотелось сэндвич с яичным салатом.

– Довольно оригинально и стильно, – заявила Керри Коллинз, разглядывая мою прическу.

– Ты просто не привыкла, – добавила Оливия Уилсон. – На самом деле ты выглядишь лучше, чем тебе кажется.

– Неправда, – расплакалась я.

– Ладно, выглядишь ужасно, – вздохнула Пен. – Но ты все равно моя лучшая подруга. Несмотря ни на что.

Пенелопа всегда отличалась склонностью к сомнительным комплиментам.

Мать проявляла поразительную слепоту.

– Потрясающе, – повторяла она. – Ты самая красивая девочка в классе.

Но отец смотрел на вещи трезво.

– Максина, она напоминает борца сумо, – заявил он однажды вечером, когда я полезла в холодильник за шоколадным мороженым.

Я разозлилась. Отец сам не мог похвастать худощавым телосложением, хотя обладал неплохими задатками. Он выглядел так, будто родился тощим, но всю жизнь грешил чересчур сытными ужинами. Над ремнем нависал солидный живот, хотя остальные части тела остались стройными. Я же выглядела откровенно толстой. Со злости я съела полконтейнера мороженого – пусть знает.

Помимо непослушной фигуры, гормоны вытворяли что хотели.

Я бы пошла на свидание с любым сверстником. Меня одолевало нестерпимое желание обниматься, целоваться и распускать руки. Я еще ни разу в жизни не дотронулась до пениса. Я и видела-то его только в учебнике по личной гигиене, где на мужском половом члене цвел герпес. В итоге я довела себя до состояния, которое родители привыкли называть гормональным помешательством. К несчастью, ни у одного мальчика ответного помешательства не возникало.

Как я уже говорила, Пенелопа в девятом классе обзавелась парнем. Ухажера звали Эндрю Маколифф. Эндрю учился в школе для мальчиков «Хаверфорд» (школа моей мечты). Подруга возвышалась над ним на голову, а в весе обгоняла на добрых пятьдесят фунтов, но это не помешало им влюбиться без памяти. Стоило увидеть, как Пен обнимает кавалера за плечи, а Эндрю обхватывает ее талию, становилось ясно, что разница в телосложении их не смущает.

Любовь между Пен и Эндрю казалась вечной. К чести мальчика, он был готов на любые жертвы – даже на присутствие толстой прыщавой подруги, которая сопровождала пару повсюду. Он ничего не имел против; очень мило с его стороны. Хотя не знаю – может, он просто жалел меня. Либо Пенелопа настояла на своем и заявила, что никуда без меня не пойдет.

Я часто проводила с ними выходные. Эндрю уже исполнилось семнадцать, так что у него имелась своя машина. Мне отводили место на заднем сиденье «фольксваген-рэббита», а влюбленные держались за руки на переднем. Эндрю ухитрялся вдобавок вести автомобиль. Субботние вечера проходили за бочонком пива, в гостях у знакомых подростков, чьи родители неосмотрительно уезжали по делам.

Я ненавидела пивные вечеринки. Все безбожно напивались, а огромные особняки на Мэйн-лейн (ребята не жаловались на достаток) превращались в помойку. При виде меня кто-нибудь из гостей обязательно возглашал тонким мультяшным голосом: «Ого-го, да это же Толстушка Алекс!» – и все обращали внимание на солидную (и, как казалось, неизбежную) прибавку в весе.