100 грамм предательства

Это память играет со мной в свои грязные игры, пряча жалкий осколок доставшегося мне когда-то счастья. Уж лучше вовсе вытравить из памяти Дина и Либерти, который навсегда превратился в остров проклятых.

С трудом поднимаюсь с койки и разминаю затёкшее от холода тело.

Вспоминаю, как носилась с маленьким Крэмом среди васильков, а небесная лампочка светила так ярко, что казалось никогда не потухнет. Даже сейчас ощущаю кожей капли росы и чувствую горьковатый аромат трав и цветов.

Запах лета. Наверное, так и пахнет свобода.

Теперь я знаю, что любое воспоминание имеет свой неповторимый аромат или вкус. Например, моё счастье — с привкусом шоколада. А от предательства едва уловимо веет осенним дождём и палой листвой.

Зарываюсь лицом в рубашку. Несмотря на грязь и сырость, всё ещё мерещится едва уловимый аромат Дина. Или я сама себя убеждаю в том?

На самом деле — это уже не так важно. Между нами настоящая пропасть, мы как две стороны одной медали — никогда не сможем увидеть друг друга.

Глаза наполняются слезами. Мне больно. Будь ты проклят, Дин, за то, что однажды стал моим спасителем, воздвиг меня на пьедестал, а затем низвергнул во тьму, отдав на съедение смерти. Только смерть не приняла твой дар, а выбросила на берег на откуп Регентству и фантомам, словно бесполезный мусор.

20. Имеющий уши да услышит!

Следующие несколько дней я никак не могу выбросить слова Анисы из головы. Неужто и правда Дин что-то ко мне испытывает?.. Стоит об этом подумать, как где-то внизу живота оживают бабочки.

Теперь, когда мне выпадает возможность, я украдкой наблюдаю за Дином и иногда действительно ловлю его мимолётные взгляды, но что в них — разобраться никак не могу и остаётся только гадать, не выдумала ли я его интерес к себе? Наедине мы больше не бываем, общее дежурство нам тоже не выпадает, вот я и ломаю голову, да выращиваю бабочек в животе.

Сегодня моя смена закончилась пораньше — конечно, для этого пришлось поработать как следует, но зато у меня появился лишний час до ужина.

Солнечный диск, прячась за кроны деревьев, уже постепенно тает за горизонтом, а небо будто измазалось в пурпурной краске. Свобода до того осязаема, что даже кажется, если протянуть руку — сможешь непременно её сжать в пальцах.

Я решаю прогуляться вдоль Дома и насладиться вечерней прохладой, пришедшей после дневной жары. Но моим планам не суждено сбыться: проходя мимо веранды, увитой густым зелёным плющом, меня зовёт сам Магнус.

— Кара, приведи ко мне Илву, — просит он, — она в своей мастерской… Это на пятом этаже, в восточном крыле дома. Там, в самом конце, за разукрашенной дверью небольшая мансарда, — увидев мой вопросительный взгляд, добавляет Магнус. — Мне нужно обсудить с ней кое-что.

Я беспомощно смотрю по сторонам, в поисках хоть кого-то, кто сможет спасти меня от выполнения этой просьбы. Мне совсем не хочется пересекаться с Илвой. Её хищный взгляд до того пронизывающий, что даже на летнем солнце я начинаю дрожать.

Но никто не поможет: Аниса гуляет с детьми на площадке, Дин дежурит на Кухне, а маленький Крэм сегодня на воде… А больше-то и просить некого.

Кивнув, я нетвёрдым шагом направляюсь в Дом. Что ж. Пятый этаж. Восточное крыло. Мансарда. Илва…

Я плетусь по коридору пятого этажа, когда из комнаты 513 вылетает Тина с ведром в одной руке, и с тряпкой — в другой. В своём цветастом платье она выглядит просто чудесно.

— Отлыниваешь от работы, Трусиха?

— Не твоё дело! — отвечаю я, почти поравнявшись с ней.

Вдруг что-то мокрое и мерзкое ударило меня по лицу. Тряпка. С глухим шлепком она падает к моим ногам. Пока соображаю, что сделать с Тиной, эта мерзавка уже скрылась в следующей комнате.

Пинаю со злости влажный комок под моими ногами… Я люблю Либерти, но терпеть не могу некоторых его обитателей. И впереди меня ждёт ещё один экземпляр.

Вытираю лицо подолом футболки, от души надеясь, что выгляжу сносно, и продолжаю путь. Магнус не любит ждать.

Оказавшись у дверей мансарды, я на миг замираю, прислушиваясь. Тишина. Вздыхаю и легонько стучусь.

— Я же просила не мешать! — гремит из-за двери голос Илвы. — Кого там принесло?!

Я отворяю дверь и просовываю голову в комнату, не желая входить во владения этой властной женщины.

Илва восседает на стуле, широко расставив мускулистые ноги, обтянутые короткими шортами, которые она так любит. Между ног её — мольберт с самодельным холстом.

Она сидит ко мне полубоком, так что я вижу часть картины — это неоконченная статуя Либерти — карандашный набросок…

— А… Это ты… Чего тебе?! — едва взглянув на меня, рычит Илва.

— Э… Тебя ждёт Магнус…

— Скорее не ждёт, а требует… — поправляет меня она, продолжая водить по бумаге импровизированным карандашом из какого-то чёрного камня. — Ну заходи…

Приходится подчиниться. Претворяю за собой дверь и оглядываюсь. Повсюду здесь картины: большие и маленькие, цветные и чёрно-белые, на бумаге и на ткани — ими увешаны все стены.

Даже шкаф в углу и тот будто тонет в всполохах огня. Несмотря на открытые окна, в комнате стоит удушливый запах краски.