100 лекций: русская литература ХХ век

Почему он все время подчеркивает позерство этого героя, его любовь к красивоговорению, его шикарный кабинет, грубо говоря, его понты и снобизм? Потому что ему не все равно, как он выглядит со стороны. Для того, чтобы выдержать искусы этого века, надо смотреть на себя со стороны, любоваться собой, хорошо о себе думать. Тогда у тебя есть шанс. Выдерживает не тот, у кого правильное социальное происхождение или мировоззрение, выдерживает тот, кому не все равно, как он будет выглядеть, как он будет умирать. Поэтому Леон Мезонье ― очень важный персонаж. Сын его, Ганс Мезонье ― такой же, говоря по-современному, понтярщик, но при этом за его понтами стоит храбрость, понимание того, что ему не все равно, как он будет жить и умирать.

Конечно, дописывая и переписывая роман в 1958 году, Домбровский внес туда очень многое из того, что он передумал после Сталина, то, чего он не мог знать в 1944 году. Вопрос, который встает перед ним со всей прямотой,― это вопрос, который сформулировала Ахматова в 1956: «Две России посмотрят друг другу в глаза: та, которая сажала, и та, которая сидела». Они посмотрели друг другу в глаза и выдержали этот взгляд, у Галича это подробно описано в песне «Желание славы». В очередной раз сработал стокгольмский синдром. Но тогда было непонятно.

Домбровский задает вопрос: а что же будет с палачами? Мезонье встречает палача Гарднера, он узнает его на улице и выясняет, что Гарднер отсидел свое и был выпущен, у него якобы эпилептические припадки, ему можно не досиживать, он тоже как бы помилован и живет, ходит среди людей. Он честно говорит: «Очень многие люди заинтересованы в том, чтобы мне ничего не было».

А почему? Не только же потому, что у фашистов есть много денег или высокие покровители. Нет, не поэтому. Это происходит потому, что человечеству очень выгодно забыть о своем позоре, как будто этого не было, как забывают о своем грехопадении. Ну, был какой-то фашизм, какая-то расовая теория, какие-то заблуждения, но сейчас-то все кончилось и можно жить по-прежнему!

Он предсказал, что в шестидесятые годы всех помилуют. Все палачи будут абсолютно свободны. Может, фашистским палачам какое-то возмездие достанется, и то далеко не всем, а вот советским палачам ничего не будет. Сталинские палачи будут доживать при прекрасных пенсиях. В эпилоге романа, дописанном в 1958 году, все это сказано, пусть по-эзоповски, но достаточно прямым текстом. Люди не захотят стать другими после Второй Мировой войны, они не смогут жить с той правдой о себе, которая открылась им, они предпочтут забыть эту правду.

И в самом деле, после Второй Мировой настало то, что предсказал Домбровский. Настало страшное измельчание человеческой природы. Человек упал в бездну и отползает от нее, стараясь не помнить о ней, замазывать дыры в мировоззрении, потому что выдержать эту правду о себе невозможно. Невозможно быть человеком, зная, что ты обезьяна и что эта обезьяна уже однажды выползала из тебя.

Конечно, легче всего было бы оправдать себя биологическим несовершенством, но Домбровский открытым текстом говорит в романе: у вас есть шанс перестать быть этой обезьяной, но это потребует от вас колоссальной внутренней революции, а на это готовы очень немногие. Например, он на себе провел эту операцию. Этот роман написан человеком, который видел самое страшное и не боится уже ничего.

Что есть в этой книге, так это бесстрашие. Перечитывать ее сейчас очень полезно, когда мы видим, во что превратился человек, как он преступно измельчал, как он отошел от главных вопросов и радостно смирился с обезьяной в себе, как эта обезьяна ликует и подпрыгивает. Вот это на самом деле и есть самое страшное, именно поэтому о книге Домбровского сегодня предпочитают не помнить, но она существует, и мне очень приятно напомнить о ее существовании.

Каким образом Домбровский напечатал книгу в 1958 году?

Он напечатал ее довольно просто. Это нам в наше достаточно цензурированное время кажется: «Как так, действительно!». А ничего особенного, если уж Солженицына печатали, то почему было не напечатать роман о европейском человеке в 1958 году? Все думали, что фашизм ― болезнь Европы, понимаете? Очень многие после «Бури» Эренбурга усвоили этот пафос, адресованный Сталину: Европа не выдержала фашизма, а Россия сумела победить его, значит, коммунизм все-таки прав.

Это было напечатано как очередной роман о закате, о деградации Европы. Только Домбровский понимал, что речь идет о человечестве в целом, но, слава богу, это понимание было недоступно партийным редакторам. Они предпочли книгу напечатать и замолчать.

В следующий раз мы поговорим о поэме, точнее, «книге про бойца» Александра Твардовского «Василий Теркин».

1945 - Александр Твардовский — «Василий Тёркин» (20.08.2016)