100 лекций: русская литература ХХ век

Большая часть «Теркина», не только первая его треть ― это то, что рассчитано на пробуждение, как ни странно, читательского подсознания. Вызов в себе злобы, энергии, упорства, готовности к какому-то долгому физическому напряжению ― все это зашифровано в словесной ткани «Теркина». Нечеловеческое напряжение первых месяцев войны ведет к тому, что в человеке отключается штатское, человеческое. В нем пробуждается языческое, какие-то дохристианские корни ― умение прижаться к земле, нюхом найти еду, зализывать рану. Это действительно на грани человеческого, и в этом смысле «Теркин» работает, ничего не поделаешь.

Но есть в «Теркине», конечно, и вторая треть, центральная ее глава «Два солдата», где Теркин встречается со старым солдатом, солдатом империалистической войны. Они ведут разговор, как отец с сыном. Это очень важный эпизод, потому что там выражается самое страшное. Я не очень знаю, можно ли об этом по нынешним временам говорить вслух.

Даже в 1943 году, даже после Сталинграда исход войны не очевиден. Сейчас легко говорить, что война была выиграна Россией в тот момент, как крякнулся блицкриг, как стало понятно, что немцам придется сидеть в окопах во время зимней кампании 1941 года, что их отбросят от Москвы, что немецкие коммуникации не были рассчитаны на российские расстояния и морозы. Это легко говорить сейчас.

Не то что в 1941 году, когда немцев впервые по-настоящему погнали от Москвы, в 1942, когда начался Сталинград, в 1943, во время Курской битвы ― еще и в 1944 году все еще было не очевидно. Шли поиски оружия возмездия, Гитлер чуть не получил атомную бомбу, вообще было непонятно, как все повернется. Неопределенность исхода войны как раз и выражена в этой ключевой главе 1943 года.

Почему она принципиально важна для Твардовского? Пожалуй, Советский Союз понес самые большие в истории потери именно в мирном населении, они составляют примерно половину всех потерь во Второй Мировой войне, которые понес Советский Союз. Это невероятный процент. Во Франции, например, он был порядка 7%, в Германии ― порядка 10%, в России половина всех людей, которые погибли на войне, были мирными. Поэтому отношение мирного населения к солдатам было разным, неоднозначным. Симонов вспоминает о том Страшном суде, по сути дела, который испытывает откатывающаяся армия. Для них Страшный суд ― глаза оставляемых стариков и женщин. Об этом написано «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины». Они провожают отступающую армию, это очень страшное ощущение.

Чувство вины перед населением, которое испытывает Теркин, пусть уже во время наступления, пусть они возвращают свою землю, но все еще непонятно, чем это кончится. Когда старик его спрашивает: «Побьем мы немца?», он не знает ответа. Теркин задумывается очень надолго. Теркин молчит в ответ на этот вопрос, потому что отвечать что-нибудь шапкозакидательское в духе 1940 года невозможно. Тем более, что в 1940 году вообще табуирована тема войны, еще действует договор о ненападении и как бы нейтралитет в отношении фашизма.

Теркин очень долго молчит. Сначала он доедает яичницу, которую ему приготовила старуха, потом подгребает сало куском хлеба, потом встает, заправляет гимнастерку и затягивает ремень. Только после этого на пороге он говорит: «Побьем, отец». Это долгое молчание, долгая неопределенность остается самым достоверным свидетельством этой неокончательности.

У Иртеньева, кстати, в недавнем, по-моему, гениальном стихотворении об отце сказано: «И сквозь дым тот победа видна. Только мне. Но едва ли ему». У Твардовского в его лучшем, на мой взгляд, стихотворении «Я убит подо Ржевом» эта пронзительная нота неопределенности тоже взята. Помните лучшие слова в этом стихотворении? «Я убит и не знаю, наш ли Ржев наконец».

Самое страшное ― это именно незнание, легла ли твоя жизнь в фундамент победы или провалилась в яму поражения. Мы понимаем, что моральная победа за нами, но мы не знаем, как все обернулось в действительности. Именно поэтому, кстати, такая неопределенность во всей этой второй части, потому что ощущение победы придает сил. Помните, когда санитары несут раненого Теркина? «Несем живого, мертвый вдвое тяжелей». Ощущение, что несут живого, движутся к победе, этот магнит победы, который, начиная с 1943 года, тянет армию вперед, проявляется только во второй части.

Лучшее же вообще, что написано в советской военной поэзии,― это, конечно, третья часть Теркина, последняя его треть, когда армия уже идет по чужой земле. И лучшая там глава, конечно, «По дороге на Берлин». Сколько я ее детям читаю в школе, всегда не могу делать это вслух, потому что голос у меня начинает предательски дрожать. Черт знает, почему, ведь Твардовский не самый сентиментальный поэт. Не знаю даже, с кем его сравнить, но, в общем, не Светлов, нет в нем пронзительной лирической ноты. Он поэт грубоватый, крестьянский, но как в одном из его прямых учителей Некрасове тоже есть дребезжащая слезная нота, так она есть и у Твардовского.