100 лет современного искусства Петербурга. 1910 – 2010-е

В 1998 году, провозглашая «Новую серьезность», Новиков стремился очистить классическую образность от приемов новейшей клипово-комиксной культуры, хотя и не стал догматично придерживаться этого стремления. Профессора и студенты Новой академии, с одной стороны, получили заказ рисовать карикатуры на модернизм (выставка карикатур была устроена в Музее политической истории России – особняке Кшесинской), с другой же стороны, Новиков призвал их стать серьезными и отказаться от иронического отношения постмодернизма к искусству прошлого и настоящего. «Новую серьезность» Новой академии Тимура Новикова инспирировало духовное перерождение Дениса Егельского, который зашел в своих поисках идеала так далеко, что предложил закопать барочные статуи Летнего сада как уродливые образцы, компрометирующие классический канон. В ответ на вызов Егельского Новиков устроил 23 мая 1998 года на форте Кронштадта «сожжение всяческих сует», посвященное Дж. Савонароле. Художники, писатели и все желающие могли сжечь любого рода греховные, с их точки зрения, произведения и артефакты. Новиков сжег свою эротическую работу начала 1990‐х «Розовый вечер», Мамышев – обложки молодежного журнала «Птюч» со своим портретом, причем на каждой фломастером было написано название того или иного греха, которому Монро поддался, Маслов бросил в огонь картину «Конец концов», или «Кончало кончал» (второе название отсылает к известной парной картине Г. Курбе «Начало начал»). Новые серьезные – Егельский, Гурьянов, Макаров, Остров и Андрей Медведев – были твердыми противниками постмодернистской иронии и комикса. Если Гурьянову в своем творчестве было нечего менять, так как он изначально понимал, как важно быть серьезным, то Макаров и Егельский, также всегда серьезные, сосредоточили свои усилия на поиске такого формального языка, который делал бы очевидной духовную природу искусства.

Этот язык они обрели в занятиях реставрацией техник, которые использовались в художественной фотопечати позапрошлого века. Приемы гуммиарабической печати всегда нравились Новикову: еще в первой половине 1990‐х он исследовал и пропагандировал творчество мастеров, которые были приверженцами пикториальной фотографии. Денис Егельский вел основной технологический поиск, а в 1999 году Станислав Макаров на основе экспериментов Егельского создает серии пейзажей и портретов, которые в полной мере проявляют эстетику Новых серьезных. Гуммиарабикам Макарова присущи два очевидных свойства – светоносность и простота. Это позволяет думать о том, что классицизм (а сюжеты художника связаны или с классической скульптурой, ландшафтом, или с академическим жанром портрета) Макаров понимает как путь очищения формы, и главное – как путь возвращения к свету. Его гуммиарабики, благодаря технике удивительно похожие на произведения прошлого века, являют, однако, зрителю не «виды под старину», но прежде всего – скульптуру, природу, человеческие лица. В них нет усложненной архаизирующей моды, игры с прошлым, нет черт пастиша или ремейка. Потому что главным действующим составом, активным компонентом этих изображений служит свет и только свет – то есть самодовлеющая субстанция, обладающая силой абсолютного присутствия, силой единовремения. Цветность этого сияния в работах Макарова обычно доведена до той степени неразличимости оттенков и переходов, которую фактурам придает одно лишь время. То есть вмешательство художника в фотопроцесс Макаров так же осуществляет без внешней экспрессии, словно бы над его листами трудились природа и история. В данном случае мы ощущаем свет фотографически: как концентрацию времени – нетленный свет суть утраченное и обретенное время. Произведения Макарова – это фотографии в их высшем значении, близком религиозному или магическому. Они представляют восстановленную или, точнее, восхищенную из забытья жизнь.