Шел фильм.И билетерши плакалисемь раз подряднад ним одним.И парни девушек не лапали,поскольку стыдно было им.Глазами горькими и грознымиони смотрели на экран,а дети стать стремились взрослыми,чтоб их пустили на сеанс.Как много создано и сделанопод музыки дешевый громиз смеси черного и белогос надеждой, правдой и добром!Свободу восславляли образы,сюжет кричал, как человек,и пробуждались чувства добрыев жестокий век,в двадцатый век.
Золото и мы
Я родился в железном обществе,постепенно, нередко – ощупьювырабатывавшем добро,но зато отвергавшем смолоду,отводившем всякое золото(за компанию – серебро).Вспоминается мне все чащеи повторно важно мне:то, что пахло в Америке счастьем,пахло смертью в нашей стране.Да! Зеленые гимнастеркивыгребали златые пятерки,доставали из-под землии в госбанки их волокли.Даже зубы встречались редко,ни серьги, ничего, ни кольца,ведь серьга означала метку —знак отсталости и конца.Мы учили слова отборныепро общественные уборные,про сортиры, что будут блистать,потому что все злато мирана отделку пойдет сортира,на его красоту и стать.Доживают любые деньгине века – деньки и недельки,а точней – небольшие года,чтобы сгинуть потом навсегда.Это мы, это мы придумали,это в духе наших идей.Мы первейшие в мире сдунулизолотую пыльцу с людей.
Школа войны
Сон
Утро брезжит, а дождик брызжет.Я лежу на вокзале в углу.Я еще молодой и рыжий,мне легко на твердом полу.Еще волосы не поседелии товарищей милых рядыне стеснились, не поределиот победы и от беды.Засыпаю, а это значит:засыпает меня, как песок,сон, который вчера был начат,но остался большой кусок.Вот я вижу себя в каптерке,а над ней снаряды снуют.Гимнастерки. Да, гимнастерки!Выдают нам. Да, выдают!Девятнадцатый год рожденья —двадцать два в сорок первом году —принимаю без возраженья,как планиду и как звезду.Выхожу двадцатидвухлетнийи совсем некрасивый собой,в свой решительный, и последний,и предсказанный песней бой.Потому что так пелось с детства.Потому что некуда детьсяи по многим другим «потому».Я когда-нибудь их пойму.