«Он бесформенный, почти безликий, он человек с почти карикатурным лицом, человек, который кажется бескостным и держится на одних хрящах. Он непоследовательный и многословный, нездоровый, неуверенный. Настоящий прототип маленького человека. Прядь тонких волос спадает на незначительный и слегка покатый лоб… Нос большой, но бесхарактерный и плохой формы. Его движения неуклюжие, почти недостойные и не бойкие… Примечательны только глаза. Темно-серые, гипертиреозные — в них есть этот особенный блеск, который часто отличает гениев, алкоголиков и истериков».
В интервью он рассказал ей, как планирует прийти к власти: «Я приду к власти законным путем. Потом я упраздню действующий парламент и Веймаровскую конституцию. Я сформирую авторитарное государство, с самого низа и до верха; всюду будет ответственность и власть сверху и дисциплина и послушание снизу».
Она не поверила, что у него получится, и сказала: «Представьте себе потенциального диктатора, который пытается убедить независимый народ проголосовать за отказ от собственных прав». В следующем году, когда Гитлер пришел к власти, она призналась, что допустила грубую ошибку в суждениях, и в первые годы его правления стала вести репортажи в своем прямолинейном стиле, пока ее наконец не выгнали из Германии. Один не имеющий значения литературный критик жаловался, что в текстах Дороти «эмоции одерживают верх над логическим рассуждением», — и это самое мужское, что только мог сказать критик. Если нельзя эмоционально писать о Германии 1930-х годов, то о чем тогда можно?
Когда Дороти вернулась в США, то только усилила критику и предупреждения о беспрецедентной опасности, которую представляет Гитлер.
Три раза в неделю она писала колонку в газете «Нью-Йорк Трибьюн», которую читали миллионы людей, работала радиоведующей на «Эн-Би-Эс», а также транслировала антигитлеровскую пропаганду, материалы которой вошли в книгу под названием «Послушай, Ганс», прямо в Германию. В 1939 году журнал «Тайм» назвал ее самой влиятельной женщиной в Америке после Элеанор Рузвельт за ее убедительный стиль, плодотворную работу и невероятный охват. «Дороти Томпсон — женщина женских клубов, — писали в журнале. — Ее читают, ей верят и ее цитируют миллионы женщин, которые раньше перенимали свое политическое мнение у мужей, а те, в свою очередь, у Уолтера Липпмана». А глава нацистской пропаганды Йозеф Геббельс, в свою очередь, назвал ее «отбросом Америки».
В 1935 году Дороти представила, что было бы, если бы в Соединенных Штатах к власти пришел диктатор. Вот что она сказала, согласно цитате в книге Хелен Томас 2006 года под названием «Сторожевые псы демократии? Угасающий пресс-корпус Вашингтона и как он подвел общественность»:
«Ни один народ не узнал в лидере диктатора до его прихода к власти. Он никогда не стоит на платформе диктатуры до избрания. Он всегда притворяется инструментом воплощенной воли народа… Когда появится наш диктатор, то можно точно сказать, что с виду он будет как свой парень и станет поддерживать все американские традиции. И никто не будет говорить ему „хайль“ и не будет называть его „фюрером“ или „дуче“. Его будут приветствовать громким, универсальным, демократичным овечьим блеянием вроде „О’кей, шеф! Сделай, как хочешь, шеф! О'ке-е-ей!“».
91. Ирена Сендлер (1910–2008 гг.)
Ирена Сендлер не хотела, чтобы ее запомнили героиней. «Герои делают что-то невероятное, — говорила она в старости. — А я ничего такого не делала. То, что я делала, было нормально». А делала она вот что: она спасла как минимум 2500 еврейских детей из Варшавского гетто в Польше во время Второй мировой войны. Было ли это нормально?
С одной стороны, нет. Не было. Девяносто процентов польских евреев были убиты в ходе войны. За эти годы погибло 15 % населения всей Польши. Штрафом за помощь еврею была мгновенная смерть, твоя и твоей семьи. Всего лишь около 5 тысяч из миллиона польских еврейских детей дожили до конца войны. Ирена и созданная ей сеть спасли тысячи детей. В течение шести лет Ирена Сендлер вставала каждое утро и делала один и тот же выбор: рисковать своей жизнью ради других. Так что, извини, Ирена, но, если смотреть на цифры, то это не нормально, это героизм. С другой стороны, ведь так и должно быть, верно? Должно быть «нормально» хотеть спасать жизни и пользоваться всеми своими привилегиями, чтобы помогать жертвам величайшего преступления в человеческой истории. Нормально ли, что жители Варшавы веселились на пасхальном карнавале в 1943 году недалеко от стен гетто и видели, сидя в безопасности на колесе обозрения, как немецие войска подавляют еврейское восстание прямо за стеной? Вот это как раз не должно быть нормально.
Но мы все равно не будем называть Ирену героиней, потому что ей не нравилось это слово. «Позвольте мне подчеркнуть, что мы, те, кто спасал детей, не какие-нибудь герои, — объясняла она. — Меня очень раздражает это слово. Наоборот — я по-прежнему испытываю угрызения совести, что сделала так мало».