100 великих деятелей тайных обществ

Меньшевик Александром Яковлевич Гальперн (1879–1956), в 1917 году управляющий делами Временного правительства и член ВВНР с 1911 года, в беседе с историком Б.И. Николаевским вспоминал: «Революция застала нас врасплох. Растерянность среди нас вначале была просто фантастическая. Насколько мало мы понимали смысл февральских событий, когда они начали носить очень серьезный характер, видно из следующего примера со мной лично. Последнее собрание Верховного Совета перед революцией было назначено на воскресенье, 26 февраля. Должно оно было состояться на квартире Коновалова (который тогда был в Верховном Совете), на Фурштадтской. Мне позвонили о нем на квартиру, но не застали дома, так как я был на Васильевском острове, у своей теперешней жены. Мне позвонили туда и очень просили прийти, но после некоторого колебания я все же не пошел: у моей теперешней жены был сердечный припадок и я бегал за врачом. Дальше, в это время уже не ходили трамваи и не было извозчиков. Конечно, если б сознавал, какие события идут, все же нашел возможность добраться до Фурштадтской, но думалось, что это будет обычное очередное собрание, если не побываю на нем, ничего не убудет. На следующий день меня разбудила в 6 часов утра жена Некрасова, она звонила по просьбе мужа, чтобы сообщить, что только что ему звонил из Государственной думы Родзянко о получении указа о роспуске и вызвал срочно в Государственную думу для совещания. Некрасов уже убежал туда и – «муж просил Вам об этом сейчас же сообщить». Я спросил, передать ли что Керенскому? Она ответила, что не знает. Звоню к нему сам, поймал его уже в передней, он шел в Государственную думу. Условились встретиться у Соколова тотчас же, как только он выяснит положение дел. Встреча эта состоялась в 10–10 1/2 часа утра, Керенский рассказал и убежал обратно в Государственную думу. Звонил он нам каждые полчаса, мы сидели и ждали. Вскоре увидели под окном беспорядочные толпы вооруженных солдат, помню кто-то сказал: «Да это настоящий бунт». Настроение у нас было больше чем пониженное, – так лидеры русской революции готовили эту революцию!

Собраний Верховного Совета как такового в первые дни революции не было (Примечание: Первое собрание Верховного Совета состоялось уже после опубликования состава Временного правительства на квартире Керенского. Разговор на этом собрании шел о воздействии на левых. Чхеидзе на собрании не было), поэтому не было на нем и обсуждения вопроса о составе Временного правительства. Но группа руководящих деятелей Верховного Совета – Коновалов, Керенский, Некрасов, Карташев, Соколов и я, – все время были вместе, по каждому вопросу обменивались мнениями и сговаривались о поведении. Но говорить о нашем сознательном воздействии на формирование Временного правительства нельзя: мы все были очень растеряны и сознательной задачи сделать состав правительства более левым во всяком случае не ставили. Тем не менее известное влияние мы оказывали, и это чувствовали наши противники, почему тогда приводили слова Милюкова, который заявил, что «над правительством начинает тяготеть какая-то тайная сила».

Позднее был ряд собраний Верховного Совета, бывал на них и Чхеидзе, хотя каждый раз затаскивать его туда удавалось только с трудом. Он еще с началом войны стал явно уклоняться от посещения Верховного Совета, а после революции в частном разговоре со мною и прямо говорил, что считает роль братства оконченной и настаивал на прекращении его деятельности. Официально об этом он, однако, не заявлял, соответствующие предложения в Верховный Совет не вносил, и хотя и с пропусками и очень неохотно, но посещал заседания Верховного Совета – последний раз в Верховном Совете я его видел в октябре 1917 г. на совещании с новыми членами.

Основная забота Верховного Совета в это время состояла в воздействии на левые партии в целях удержания их в русле коалиционной политики. Значительная доля работы в этот период выпала на меня, так как все основные разговоры с Советом рабочих депутатов, то есть с Чхеидзе, в этот период вести приходилось мне. Часто Керенский, узнав о каком-либо решении Совета, просил меня съездить в Таврический дворец. Я ехал и говорил, причем тот факт, что Чхеидзе был братом, сильно облегчал мне задачу, я мог говорить с ним совсем просто: «Чего кочевряжитесь, ведь все же наши считают это неправильным, надо исправить и сделать по-нашему». Историю всех этих поездок, наверное, можно будет восстановить, если просмотреть комплект «Речи»: я тогда давал сведения Львову.

Большую роль играли братские связи в деле назначения администрации 1917 г. на местах. Да это и вполне естественно: когда вставал вопрос о том, кого назначить на место губернского комиссара или на какой-нибудь другой видный административный пост, то прежде всего мысль устремлялась на членов местных лож, и если среди них было сколько-нибудь подходящее лицо, то на него и падал выбор.