Когда бедствие миновало, Фотий представляет ретроспективу событий – гораздо красочнее: «Те, для которых некогда одна молва о ромеях казалась грозною, подняли оружие против самой державы их и восплескали руками, неистовствуя в надежде взять царственный город, как птичье гнездо. Они разграбили окрестности его и разорили предместья, жестоко поступили с захваченными и дерзновенно расположились вокруг всего этого (города), показав такую отвагу и надменность от вашего нерадения… Народ не именитый, народ не считаемый (ни за что), народ поставляемый наравне с рабами, неизвестный, но получивший имя со времени похода против нас, незначительный, но получивший значение, уничиженный и бедный, но достигший блистательной высоты и несметного богатства, народ где-то далеко от нас живущий, варварский, кочующий, гордящийся оружием, неожиданный, незамеченный, без военного искусства, так грозно и так быстро нахлынул на наши пределы, как морская волна, и истребил живущих на этой земле, как полевой зверь (истребляет) траву или тростник, или жатву, – о какое бедствие, ниспосланное нам от Бога! – не щадя ни человека, ни скота, не снисходя к немощи женщин, не жалея нежности детей, не уважая седины старцев, не смягчаясь ничем, от чего обыкновенно смягчаются люди, даже дошедшие до свойства зверей, но всякий возраст и пол поражая мечом. Можно было видеть, как младенцы, отторгаемые от сосцов, лишаемы были молока и самой жизни и готовым гробом для них были, – увы! – те скалы, об которые они были разбиваемы, а матери жалостно рыдали и были закалаемы вместе с разрываемыми и трепещущими пред смертью младенцами… Эта свирепость простиралась не только на человеческий род, но жестоко умерщвляла и всех бессловесных животных: волов и лошадей, птиц и прочих (животных), какие только попадались; лежал вол и около него человек, дитя и лошадь получали общую могилу, женщины и птицы обагряли кровью друг друга. Все было наполнено мертвыми телами; в реках вода превращалась в кровь; источники и водоемы одни нельзя было распознать от того, что вместилища их были завалены мертвыми телами, от других оставались совершенно неясные следы прежнего вида, потому что брошенное в них наполняло остальные их части; мертвые тела загноили нивы, стеснили дороги; рощи одичали и сделались непроходимыми более от этих (трупов), нежели от поростков и запустения; пещеры наполнились ими; горы и холмы, лощины и овраги нисколько не отличались от городских кладбищ. Таких страданий было исполнено это разрушение; так зараза этой войны, несомая на крыльях грехов (наших), пролетала всюду, погубляя все встречавшееся! Никто не мог бы изобразить словом постигшую нас тогда илиаду (ιλιαδα) бедствий!»
Что интересно, сам Фотий ни словом не обмолвился о том, что Константинополь спасло описанное три века спустя Нестором чудо, а казалось бы, очевидец. Это когда ризу Богоматери с молебствием омочили в столичных водах и поднявшаяся буря разметала русский флот, погубив почти все воинство. Последователи Нестора добавляют, что князья киевские, устрашенные сим знамением, там же и крестились со своими оставшимися людьми. Несомненно, Фотий постарался использовать катастрофу, постигшую русский поход, для обращения новых врагов в христианство. Именно в его времена (в период упадка Аморейской династии) имперская политика Византии придавала огромное значение обращению в христианство окрестных врагов, в том числе славян, болгар – и новоявленных противников, русов; крещение «варваров» воспринималось как залог подчинения имперской воле. Также и «варвары», ища дружбы с империей, вводили в подвластных им землях христианство византийского образца.
Как Фотий ни суров по отношению к русам в своих проповедях времен их похода на Царьград, его тон меняется, когда он, воспользовавшись катастрофическим результатом похода, сумел направить к ним епископа и начать обращать их в христианство – и это более чем за столетие до их «официального» крещения при князе Владимире. В 867 г. Фотием было отправлено знаменитое «Окружное послание» восточным патриархам, в котором сказано: «Ибо не только этот народ (болгары. –
Излишний оптимизм автора очевиден, и военные столкновения Руси и Византии еще не раз последуют.
Гибель русского флота у Константинополя (1043 г.)