100 великих крылатых выражений

Дантон и его друзья были обвинены в монархическом заговоре. На скамье подсудимых 2 апреля 1794 г. вместе с ними оказались драматург Фабр д’Эглантин, генерал Франсуа-Жозеф Вестерманн, подавивший мятеж в Вандее, а также несколько коррумпированных депутатов. Всего судили 14 человек. Продажные политики, оказавшись рядом с Дантоном, невольно бросали тень на него. Знакомясь с обвинениями в их адрес, трудно было отделаться от мысли, что и Дантон тоже грешен, падок на подношения.

По настоянию Робеспьера все обвиняемые были лишены права на публичную защиту. Их хотели обречь на смерть тайно – так делают бандиты, выбирающие жертву в подворотне.

Само обвинение, оглашенное любезным другом Робеспьера, Сен-Жюстом, звучало абсурдно: Дантон якобы хотел возродить монархию, опираясь на поддержку иностранных агентов. Сейчас во Франции ведь только две политические партии: подлинные патриоты и «продажные сообщники заграницы».

С юридической точки зрения судебный процесс был фарсом, трехгрошовой комедией. Подсудимым не вручили никаких обвинительных актов, к ним не допустили свидетелей защиты.

Дантон, впрочем, вел себя на скамье подсудимых не как «тварь дрожащая», а как трагический герой на театральной сцене. Он сыпал блестящими остротами. На вопрос о месте его проживания ответил: «Моим жилищем скоро будет ничто, а мое имя будет жить в Пантеоне истории».

3 апреля в своей речи он блистательно опроверг все доводы обвинителей – так слон расшвыривает лезущих к нему мосек. По прошествии нескольких часов судья прервал Дантона, опасаясь, что «комедия с судом» провалится. Но на этом суде оборонять свою жизнь было бесполезно. Ввиду популярности Дантона дальнейшие слушания прервали. Все подсудимые были признаны виновными. Судьи вынесли тот приговор, какой и хотел Робеспьер. Его, Неподкупного, нельзя было подкупить ни доводами рассудка, ни жалобами сердца.

Так состоялось, пишет французский историк Фредерик Блюш, автор книги «Danton» (1984), «узаконенное убийство».

5 апреля 1794 г. Дантон взошел на эшафот. Перед казнью он сказал палачу: «Ты покажешь мою голову народу; она стоит этого».

«Так, подобно гигантской массе доблести, тщеславия, ярости, страстей, дикой революционной силы и мужества, отходит этот Дантон в неведомый мир» (Карлейль).

В честь казни своего главного противника Робеспьер устроил грандиозный праздник. Он вел себя как новый король – Максимилиан I Неподкупный.

Он, впрочем, догадывался, какой «любовью» платит ему народ, и усиливал слежку и преследования. В последние семь недель якобинской диктатуры террор во Франции превратился в Grande Terreur, Большой террор. Казни совершались ежедневно. В одном только Париже за эти недели были казнены 1736 человек. Эти расправы уже нельзя было ничем оправдать, даже тем, что «Республика оказалась в кольце врагов»: к июлю 1794 г. все вторгшиеся в страну войска были разгромлены. Но террор продолжался. Так механический автомат, заведенный однажды, продолжает передвижение до тех пор, пока не наткнется на преграду.

Преграда возникла восьмого термидора (26 июля). Выступая в Конвенте, Робеспьер дал понять, что раскрыл небывалый заговор среди депутатов. Казни обещали стать «грандиозными». Депутаты в отчаянии кричали ему: «Назовите имена!» Тот молчал, обрекая всех членов Конвента на самые мрачные предчувствия.

Исподволь у депутатов, охваченных ненавистью и страхом, возникло желание арестовать Робеспьера. На следующий день переворот свершился. В зале, где заседал Конвент, вождь был задержан. Сторону Неподкупного, правда, заняли члены парижской Коммуны. Они ударили в набат, предупреждая всех об опасности. Но народ не вышел спасать Робеспьера. В нем давно разочаровались.

«Его власть была властью народа – парижских масс; его террор – их террором, – писал Хобсбаум. – Когда народ бросил его в беде, он погиб».

Робеспьера и его сторонников поместили в ратушу. Жандармы, пришедшие за ними ночью, нашли вождя полумертвым: его челюсть была раздроблена пулей. Мы так и не узнаем, пытался ли он сам застрелиться, чувствуя поражение, или кто-то (может быть, жандарм, вошедший первым) хотел его убить.

На следующее утро при невероятном стечении народа были казнены 22 «предателя отечества», и среди них – Робеспьер. Челюсть ему стянули грязной тряпкой. Перед казнью палач сорвал ее, описывал эту сцену Карлейль, «и челюсть бессильно отвисла; тут из груди жертвы вырвался крик, – крик ужасный, как и само зрелище».