100 великих крылатых выражений

Во второй половине 1950-х гг. к СССР на Западе было теплое отношение. За несколько месяцев до решения Нобелевского комитета, 18 мая 1958 г., фильм М. К. Калатозова «Летят журавли» удостоился высшей кинонаграды – «Золотой Пальмовой ветви» Каннского фестиваля. На первой послевоенной Всемирной выставке в Брюсселе, проходившей с 17 апреля по 19 октября 1958 г., где были представлены достижения науки и техники со всего мира, советская экспозиция была удостоена Гран-при. Почти одновременно с Пастернаком Нобелевскую премию по физике получили сразу три советских ученых – И. Е. Тамм, И. М. Франк и П. А. Черенков. Двумя годами ранее Нобелевскую премию получил советский химик Н. Н. Семенов. Тем неожиданнее для Нобелевского комитета оказалась реакция советских властей на этот раз.

В СССР, впрочем, ждали в тот год высшей литературной награды – но М. А. Шолохову. С присуждением премии Пастернаку на родине поэта поднялся шабаш. В первый момент после радостного известия наступила страшная тишина. Затем, среди тишины, стало твориться что-то ужасное, словно «с треском лопнула железная крышка гроба и поднялся мертвец» (Гоголь). «Начались фантастические глупости и неприличия – при Сталине такого не вытворяли» (Быков).

Стали дружно рапортовать газеты, и понеслись заклинания: «Провокационная вылазка международной реакции» («Литературная газета»), «Шумиха реакционной пропаганды вокруг литературного сорняка» («Правда»). По команде ЦК КПСС в судорогах задергались губы и зазвучали «выступления виднейших советских писателей».

Забытые ныне виднейшие писатели схоронились схолиями в летописи жизни Б. Н. Пастернака. 31 октября они провели знаменитое общемосковское писательское собрание, на котором «судили» поэта. «В течение сорока лет скрытый враг, преисполненный ненавистью и злобой, жил среди нас, и мы делили с ним наш хлеб» (С. С. Смирнов). «Он ярчайший образец космополита в нашей среде!» (Л. И. Ошанин). «Иди, получай там свои тридцать сребреников! Ты нам сегодня здесь не нужен» (К. Л. Зелинский). «Дурную траву – вон с поля!» (А. И. Безыменский). «Пастернак по существу, на мой взгляд, это – литературный Власов. Генерала Власова советский суд расстрелял!» (Б. Н. Полевой).

Каждый монолог завершался аплодисментами, но они звучали, как «страшный шум от крыл и от царапанья когтей» (Гоголь). Впрочем, писатели решили не расстреливать поэта, а ограничиться изгнанием его из страны. С этой просьбой они, по предложению поэтессы В. М. Инбер, обратились к правительству.

Изгоняют, выбрасывают ненужное. Большинству сидевших здесь людей не интересны были ни поэзия, ни проза Пастернака. Откровеннее всех сказал А. В. Софронов: «Я книгу не читал тогда и сейчас не читал». Доведись иллюстрировать стенограмму того собрания карикатуристу, он непременно изобразил бы Софронова с длинными веками, опущенными до самой земли.

После писательского «суда чести» настал следующий день, день читательского «суда чести». Пошла писать губерния. Письма падали в газеты, как листья наземь в октябре.

«Нет, я не читал Пастернака. Но знаю: в литературе без лягушек лучше» (письмо машиниста экскаватора Ф. Васильцова. «Литературная газета», 1 ноября 1958). «Имя Пастернака знакомо нам лишь понаслышке. […] Таким, как он, нет и не может быть места среди советских литераторов!» (письмо нефтяника Р. Касимова. «Литературная газета», 1 ноября 1958).

Подобные подборки писем, очевидно, подготовленных литсотрудниками, появились в те ноябрьские дни во многих газетах. И все их авторы, сколько ни было, готовы были броситься на поэта с криком: «Вот он!» Все уставляли на него свой палец, примкнутый к металлической ручке.

Справедливости ради следует сказать: ни Софронов, ни Васильцов, ни Касимов, ни многие другие, судившие и осуждавшие Пастернака холодной осенью 1958 г., так и не произнесли именно этой фразы: «Я Пастернака не читал, но осуждаю!»