Тяжёлые удары, постигшие позже семейство Германика, миновали Гая стороной. Вместе с отцом он совершил в 19 году поездку в Сирию. Воротившись оттуда после его смерти, он воспитывался сначала у матери Агриппины, потом у Ливии, своей прабабки, а когда она умерла, перешёл жить к своей бабке Антонии. Девятнадцати лет, в 31 году, он был вызван Тиберием на Капри. К этому моменту старший брат его Нерон уже был убит, а мать и другой брат находились в заточении. На Капри многие хитростью или силой пытались вызвать у Гая выражение недовольства, но он ни разу не поддался искушению: казалось, он вовсе забыл о судьбе своих ближних, словно с ними ничего не случилось. А всё, что приходилось терпеть ему самому, он сносил с таким невероятным притворством, что справедливо о нём было сказано: «Не было на свете лучшего раба и худшего государя». Однако уже тогда не мог он обуздать свою природную свирепость и порочность. Он с жадным любопытством присутствовал при пытках и казнях истязаемых, по ночам в накладных волосах и длинном платье бродил по кабакам и притонам, с великим удовольствием плясал и пел на сцене. Тиберий это охотно допускал, надеясь укротить его лютый нрав. Проницательный старик видел его насквозь и не раз предсказывал, что Гай живёт на погибель и себе и всем, и что в нём он вскармливает ехидну для римского народа.
Немного позже он женился на Юнии Клавдилле, дочери Марка Силана, одного из знатнейших римлян. Затем он был назначен авгуром на место своего брата Друза, но ещё до посвящения введён в сан понтифика. Это было важным знаком признания его родственных чувств и душевных задатков: дом Тиберия уже лишён был всякой иной опоры, и Гай всё больше получал надежду на наследство. Чтобы ещё крепче утвердиться в ней, он, после того как Юния умерла в родах, вступил в связь с Эннией Невией, женой Макрона, стоявшего во главе преторианских когорт; ей он обещал, что женится на ней, когда достигнет власти, и дал в этом клятву и расписку. Через неё он вкрался в доверие к Макрону и тогда, как полагают, извёл Тиберия отравой. Умирающий ещё дышал, когда Гай велел снять у него перстень: казалось, что старик сопротивлялся, тогда Гай приказал накрыть его подушкой и своими руками стиснул ему горло; а вольноотпущенника, который вскрикнул при виде этого злодеяния, тут же отправил на крест.
Так Калигула достиг власти во исполнение лучших надежд римского народа. Пишут, что он был самым желанным правителем и для большинства провинций и войск, где многие помнили его ещё младенцем, и для всей римской толпы, которая любила Германика и жалела его почти погубленный род. Поэтому когда Гай выступил из Мизена, несмотря на то что он был в трауре и сопровождал тело Тиберия, народ по пути встречал его с зажжёнными факелами, напутствуя добрыми пожеланиями. А когда Калигула вступил в Рим, ему тотчас была поручена высшая и полная власть по единогласному решению сената и ворвавшейся в курию толпы.
Гай и сам делал всё возможное, чтобы возбудить любовь к себе в людях. Тиберия он с горькими слезами почтил похвальной речью перед собранием и торжественно похоронил. Тотчас затем отправился на Пандатерию и Понтийские острова, спеша собрать прах матери и братьев, приблизился к их останкам благоговейно, положил их в урны собственными руками и с великой пышностью доставил в Рим. В память их были установлены ежегодные поминальные обряды. После этого в сенатском постановлении Гай сразу назначил бабке своей Антонии все почести, какие воздавались когда-то Ливии, вдове Августа; дядю своего Клавдия взял себе в товарищи по консульству; своего троюродного брата Тиберия Гемелла (родного внука Тиберия) в день его совершеннолетия усыновил и поставил главою юношества. Он помиловал осуждённых и сосланных по всем обвинениям, оставшимся от прошлых времён. Должностным лицам Гай разрешил свободно править суд и даже сделал попытку восстановить народные собрания. Он облегчил налоги и многим пострадавшим от пожара возместил их убытки. Дважды раздавал по триста сестерциев каждому римлянину. Устраивал много раз и всевозможные зрелища на потеху всему народу. В первый же год Гай завершил строительство храма Августа, который Тиберий начал было строить, но так и не закончил, несмотря на то что правил двадцать с лишком лет. При Гае же начали строить водопровод из области Тибура. По сделанное им добро ни в коей мере не могло перевесить тяжкий груз злодеяний и сумасбродств, которым он стал предаваться почти сразу после получения верховной власти.