Задача стояла радикальная – объединить Европу и навязать ей общие законы: усреднить ее, сделать общим рынком, а наряду с этим – и общей территорией массового потребления, у которой не останется таких старомодных понятий, как национальная идентичность, историческая память, традиции предков. Проще говоря, усреднение предполагало и культурную зачистку – избавление от лишнего исторического багажа, который мешает биологическому процветанию континента.
Жить предлагалось с чистого листа, причем и цели, и лозунги выглядели при этом вполне логично: главное внимание следовало уделять пропитанию и благосостоянию граждан, заботиться о правах подрастающего поколения и не принуждать это поколение к тому, чего оно делать не хочет.
Как только возникают конкурирующие системы, партии, организации и идеологии, противники с одинаковым единодушием принимаются защищать права детей, повторяя, что они – наше будущее. Но с этим вопросом можно и перегнуть палку. К примеру, если четырехлетний ребенок носится по быстро движущемуся вагону, его не будут останавливать: пусть расшибет голову, в другой раз будет умнее. Если вам вздумается остановить малыша, который усердно пытается опрокинуть на себя гигантскую вазу в отеле, к вам подойдет камердинер и сделает вам замечание: детей не принято останавливать. «Но если он поранится?» На это вам ответят: «Ну и что? Это его личное дело, а не ваше». А можно пойти еще дальше и лишить родительских прав мать, которая самостоятельно вынула у своего ребенка шатавшийся молочный зуб или принуждала его к учебе.
Принцип всех этих действий становится понятен, если собрать их вместе и увидеть за ними совсем недалекое будущее – с финансово-политической элитой и массой процветающих и лишенных критичного сознания обывателей, для которых жизнь богатых людей и шоу-бизнеса станет примером для подражания.
Входя в XXI век
Современное гражданское общество отличается от того, которое существовало в ХХ веке, но в огромной мере наследует все его ошибки, прибавляя к ним новые. При этом о достоинствах как-то забывается. А к числу достоинств ХХ века стоит отнести парадоксальное для этого века коллективизма, статистики и массовых конфликтов явление индивидуума, закрепленное в экзистенциальном праве на выбор. Никогда ранее у индивида не существовало такого очевидного права на знания, память, самоопределение и самоидентификацию. Человек начал обретать самого себя, но мир вновь изменился, и теперь появились новые рычаги давления на человека – всеобщее усреднение, сведение всех насущных вопросов к социальной, бытовой сфере. Так, многие политологи и философы, ссылаясь на современные реалии, отказывают вопросам национальной памяти, культуры, идентификации в естественном праве считаться рациональными и насущными. Рациональными же признаются лишь социальные и экономические факторы развития. В качестве примера можно привести мнение профессора философии Белградского университета О. Милославлевича, утверждавшего, что «любой национальный стереотип основан на иррациональной аргументации», а «иррациональное содержится в концепции неизменности идентичности в ходе истории».
За этим логически следует вывод о том, что любые попытки в XXI веке вернуться к своей исторической идентичности и настаивать на исправлении ошибок, сделанных сто лет назад в результате войн и переделов мира, выглядят «старомодно» и несвоевременно, более того – свидетельствуют об отсталости в развитии этноса.
Современный мир вместе с глобализацией направлен на всеобщее усреднение и единообразие. И это уже не пророчество представителей Франкфуртской школы (философского объединения ХХ века), а свершившийся факт. И теперь воочию можно увидеть то, о чем Герберт Маркузе писал полвека назад в своей книге «Одномерный человек»: «…
Философы Франкфуртской школы говорили о переродившемся капитализме как о новой, хорошо замаскированной тоталитарной системе, которая правит не деспотией, а потреблением и усреднением, используя в качестве посредника СМИ. Легко убедить человека в том, что существует некий коэффициент благополучия и успешности, а, следовательно, каждый, кто отклоняется от этого коэффициента, является изгоем. Так формируется послушное общество потребления, состоящее из тех, у кого «жизнь удалась», и тех, кто из последних сил пытается «соответствовать».