А в целом 1930-е годы были весьма успешными для Лелонга, которого в прессе однажды назвали человеком, удивительным образом сочетавшим в себе и художника, и бизнесмена. Он тщательно контролировал абсолютно все аспекты деятельности своего дома моды, вплоть до того, что во время показов сидел на табуретке возле того места, откуда манекенщицы проходили в зал, и давал сигнал для выхода очередной модели — так, чтобы показ шёл не слишком быстро и не слишком медленно. В связи с финансовым кризисом, разразившимся ещё в конце 1920-х, он начал выпуск ещё одной, менее дорогой линии одежды, а также стремился расширять рынок сбыта, налаживая связи с США. Однако вскоре привычный мир взорвался… А Лелонгу пришлось сражаться — но не на фронте, как когда-то, а в кабинетах.
После того как началась Вторая мировая война, первый раз за долгие годы в Париж не явились представители иностранных компаний. Дома моды работали — но кому продавать свои изделия, если город опустел, а иностранцы не спешили приезжать? И Лелонг отправил в Нью-Йорк представителя Синдиката, который повёз туда новые модели и информацию о том, что парижская мода ещё жива. И в 1940 году, добравшись окольными путями, к ним приехало полторы сотни американских закупщиков.
Вскоре немцы ввели строгую систему ограничений на использование всех материалов, в том числе тканей, аксессуаров и прочего, что было, по сути, смертельно для моды. Лелонгу удалось добиться снятия ограничений для двенадцати домов моды. Затем, понемногу, потихоньку, к ним стали присоединяться другие, и немецкая администрация проявила, мягко говоря, неудовольствие, когда спустя полгода обнаружила, что вместо двенадцати работают девяноста два дома моды! В результате очередных переговоров, которые Лелонгу приходилось вести постоянно, сошлись на шестидесяти. Кроме того, у немецкой стороны возникла идея — перенести центр Высокой моды из Парижа в Берлин и Вену. Отправить туда людей, перевезти ателье и мастерские… «Я сказал им, что “моду” перевезти нельзя, это не кирпичное производство». За одними переговорами следовали другие, и каждый раз, когда казалось, что индустрия французской моды вновь на грани краха, Лелонгу удавалось найти компромисс, вырвать послабление, получить отсрочку. И снова. И снова…
Может возникнуть вопрос: стоило ли прилагать столько усилий, чтобы сохранять нечто столь эфемерное, как мода, в такое тяжёлое время? Но даже оставив в стороне вопрос о моде, как виде искусства, подумаем о том, что любой дом моды, любое ателье — это живые люди. Это рабочие места. Это возможность существовать самому и поддерживать свою семью… Если человек лишался работы, он мог не найти другую, и, мало того, его могли угнать на работы в Германию. Так что в немалой степени именно благодаря Лелонгу тысячи человек, вовлечённых в модную индустрию Франции, сохранили работу, а заодно и жизнь.
И, заметим, всё это время его собственный дом тоже продолжал работать. Помимо прочего, мода обязана Лелонгу ещё и тем, что он дал «путёвку в жизнь» прекрасным кутюрье, которым суждено было стать знаменитыми. Кристиан Диор позднее вспоминал: «И я, и Бальма никогда не забудем, как Лелонг учил нас нашей профессии в разгаре этих ужасных ограничений». Был среди его учеников и Юбер де Живанши, и некоторые другие, тоже весьма талантливые дизайнеры.
В 1948 году, по настоянию врачей, Лелонг, чьё здоровье было подор-вано ещё во время Первой мировой и которое напряжение последнего десятилетия ещё больше ухудшило, почти отошёл от дел — он перестал заниматься Высокой модой, однако парфюмерное производство сохранил. В 1954 году он женился в третий раз, и вместе с женой они вели тихую жизнь в своём доме в Англе, неподалёку от Биаррица. Однако жить ему уже оставалось недолго — в 1958 году его унёс сердечный приступ. То время для моды оказался полным потерь — всего за полгода до того не стало лучшего из учеников Лелонга, великого Кристиана Диора.
Что ж, Люсьен Лелонг не был великим модельером — скорее он был бизнесменом, что ничуть не умаляет его заслуг перед модой. Наоборот. Быть может, именно благодаря своим деловым качествам ему удалось сделать то, что не сделали бы на его месте натуры более «творческие»…
Мейнбокер
(1890–1976)
Его жизнь в моде оказалась долгой и плодотворной. Он сумел интерпретировать прошлое и предвидеть будущее, черпая вдохновение в изысканной роскоши начала XX века и обращаясь к минимализму, который войдёт в полную силу только в его конце. А ещё он стал «первым американским кутюрье в Париже», показавшим, что Высокую моду может создавать и человек, рождённый далеко за пределами Франции и даже Европы.