100 великих узников

Однако не физические страдания, а испытание одиночеством тяжелее всего переносили декабристы. Впоследствии А.П. Беляев вспоминал: «То полное одиночество, какому мы… подверглись в крепости, было хуже казни. Каких страшных чудовищных помыслов и образов оно ни представляло, куда ни уносились мысли, и о чем не передумал ум! И затем еще оставалась целая бездна, которую надо было чем-нибудь наполнить». В такой обстановке у некоторых узников начиналось психическое расстройство, появлялись мысли о самоубийстве. Покушался на свою жизнь И.А. Анненков, дважды пытался лишить себя жизни П.Н. Свистунов…

Заседания Следственного комитета из Зимнего дворца впоследствии были перенесены в Комендантский дом Петропавловской крепости, в приемной которого вызванные на допрос декабристы часами ожидали своей очереди. Потом узника вводили в комнату и приказывали снять покрывало. В первый момент его ослеплял свет множества свечей, потом бросался в глаза огромный стол с канделябрами, за которым сидели члены Следственного комитета.

Пятеро декабристов (П.И. Пестель, К.Ф. Рылеев, П.Г. Каховский, М.П. Бестужев-Рюмин и С.И. Муравьев-Апостол) были приговорены к смертной казни через повешение. О приговоре им объявили 12 июля 1826 года в Комендантском доме, в присутствии священника, лекаря и двух цирюльников – на случай оказания врачебной помощи. Но она не потребовалась: приговоренные мужественно встретили это известие и были совершенно спокойны даже в мучительные часы ожидания казни. Последнюю ночь они провели в камерах Кронверкской куртины: К.Ф. Рылеев писал прощальное письмо жене, С.И. Муравьев-Апостол ободрял находившегося в соседней камере М.П. Бестужева-Рюмина… Свидетели рассказывали, что в последние минуты декабристы сидели на траве и тихо разговаривали. Один из нижних полицейских чинов впоследствии сообщил: «Мы были бледнее преступников и более дрожали, так что можно было сказать скорее, что будут казнить нас, а не их».

Исполнение приговора было назначено на ранний час следующего утра – 13 июля 1826 года и должно было состояться на валу в десяти шагах от восточных ворот Кронверка[48]. Вначале вывели тех, кого осудили на каторгу и ссылку. В знак гражданской смерти над их головами ломали шпаги, бросали в костры сорванные мундиры и ордена, а затем всех снова увели в крепость… Тела казненных тайно похоронили на острове Голодай. В 1926 году это место было переименовано в остров Декабристов, а потом на берегу Финского залива установили обелиск с именами казненных.

Декабристы в Шлиссельбурге

После следствия сосланных в Сибирь декабристов везли к месту ссылки не через Москву, а окольным путем: сначала по Ярославскому тракту через Рыбинск и Ярославль, а потом дорога шла на Кострому, Пермь, Екатеринбург и далее… Первой станцией на их пути была «Государева тюрьма» – Шлиссельбург. Не у одного изгнанника дрогнуло сердце при виде мрачных стен этой крепости, и об этом чувстве страха – «А вдруг оставят здесь?» – рассказывали впоследствии многие из них. А.Е. Розен, например, вспоминал: «С беспокойным чувством, с мрачными думами приближался я к Шлиссельбургу, опасаясь, чтоб нас не оставили в его стенах. Я знал, что несколько человек из моих товарищей содержались там после приговора… Когда тройка повернула вправо – к селению, я перекрестился».

О коменданте крепости декабрист Михаил Александрович Бестужев (младший из братьев) рассказывает следующее: «В октябре 1826 года нас с братом повезли в Шлиссельбург, где мы пробыли до сентября 1827 года – в заведении, подобном Алексеевскому равелину, ухудшенному отдаленностью от столицы и 30-летним правлением генерал-майора Плутанова, обратившего… это заведение в род аренды для себя и своих тюремщиков за счет желудков несчастных затворников, получавших едва гривну медью на дневной харч, когда положено было выдавать 50 копеек ассигнациями. Этот Плутанов в свое 30-летнее управление до такой степени одервенел к страданиям затворников, что со своими затверженными фразами… походил скорее на автомата, чем на человека, сотворенного Богом. Когда я просил его купить на мои деньги каких-либо книг, он мне отказал, ссылаясь на строгое запрещение».

^{М.А. Бестужев}

Только со сменой этого коменданта положение заключенных улучшилось. В записках М. Бестужева можно прочитать следующее: «Я был помещен в маленькую комнатку в четыре квадратных шага; из этого надо вычесть печь, выступавшую в комнату, место для кровати, стола и табурета. Комната стояла не в ряду, где помещались брат Николай, Иван Пущин, Пестов, Дивов и другие. Те комнаты были просторные и светлые и имели ту выгоду, что, будучи расположены рядом… доставляли заключенным возможность сообщения посредством мною изобретенной азбуки, а летом при растворенных окнах даже разговаривать в общей беседе.

Когда был назначен генерал Фридберг, мы вздохнули свободнее. Он дал нам все по положению: халаты, белье, тюфяки, постельное белье и устроил общее приготовление пищи, что дало нам возможность иметь табак и даже чай».