Он очень переживал за женщин, поставленных в тюрьме в такие же суровые условия, как и он, и все его тюремные затеи были направлены на то, чтобы доставить удовольствие Л.А. Волькенштейн. Он делал для нее буфеты и шкафчики, кресла и полочки, шкатулки, точеные грибочки, вазочки и т. д. Однажды на Рождество узник ухитрился даже устроить для женщин настоящую елку – с разноцветными фонариками и восковыми свечами… Но среди этих незатейливых тюремных развлечений Н.Д. Похитонова продолжала изводить тоска, и он тихо начал сходить с ума. По характеру мягкий и уступчивый, он со временем, по свидетельству В. Фигнер, сделался запальчив и необыкновенно упрям. С середины сентября 1895 года вся тюрьма уже знала, что Н.Д. Похитонов погиб. Он не выходил на прогулки, лег на кровать и объявил всем, что болен, перестал умываться, менять белье…
Тюремный доктор сообщал в рапорте о резкой перемене в душевном настроении узника: «Он стал раздражителен, вспыльчив, придирчив, будучи раньше человеком крайне добродушным, уступчивым. Стал чрезвычайно рассеян, неряшлив… Задумчив и рассеян настолько, что часто выходит из камеры на прогулку без шапки или полураздетый, с обнаженными половыми органами; при замечании он, как бы очнувшись, конфузится и старается скорее исправить ошибку. В разговоре с товарищами вставляет иногда пошлые и грубые выражения, особенно о женщинах, чего прежде никогда не бывало с ним».
Врачи признали узника сумасшедшим, но Н.Д. Похитонов по-прежнему оставался в тюремном каземате. Чтобы не беспокоить остальных заключенных, комендант Шлиссельбурга предложил перевести Н.Д. Похитонова в Старую тюрьму. Но тут уж забеспокоились сами заключенные, которые не хотели оставлять своего товарища одного в совершенно изолированном здании. После совещания было решено, что кто-нибудь должен жить там с ним, и выбор пал на И.Д. Лукашевича, который всегда был с Н.Д. Похитоновым в самых лучших отношениях.
Несколько дней узник вел себя спокойно и пел божественные псалмы, но однажды у него начались галлюцинации, и он стал страшно кричать. Воздевши руки к потолку и устремив глаза вверх, Н.Д. Похитонов звал жандармов смотреть, как грядет Господь Бог в сиянии великом… Иногда он вставал перед стеной и грозил кулаком воображаемым лицам. Охваченный безнадежным горем, узник не раз пытался покончить с собой, причем проявлял при этом исключительную изобретательность, стараясь обмануть всех. В первый раз он пытался задушить себя подушкой; во второй раз лег под койку и вставил одну из ее ножек себе в рот, чтобы проткнуть позвоночник, а другой ножкой (средней) старался проткнуть себе горло. Жандармы едва успели спасти несчастного… Мемуары И.Д. Лукашевича дают потрясающие подробности этой сцены, когда Н.Д. Похитонов «раздирающим голосом обращался к невидимому видению: “Батько, ты видишь, как они меня мучают. Порази их всех!”. Затем, успокоившись на несколько мгновений, он просит: “Заклинаю вас именем вашей матери, умоляю вас всем, что вам дорого: размозжите мне голову или грудь”».
Эта сцена происходила в 1895 году, когда узник провел в одиночном заключении уже 13 лет. Семья Похитоновых была очень дружная, и его братья и сестры при каждом удобном случае просили власти облегчить участь их несчастного брата. Вскоре после попыток самоубийства решено было перевести Н.Д. Похитонова в психическое отделение Николаевского военного госпиталя. Когда узнику сообщили, что его увозят из Шлиссельбурга, он, по свидетельству И.Д. Лукашевича, сделался благодушен. У него сложилось впечатление, что с ним вскоре что-то должно произойти, причем очень хорошее. Но это «хорошее» Н.Д. Похитонов представлял то в виде миллиардов и биллиардов рублей, которые посыплются к нему со всех сторон; то в виде всеобщего поклонения, которое воздадут ему все живущие и ранее жившие цари и короли; то в виде наступления царствия Божьего… В 1896 году его перевезли в Петербург, но в госпитале узник пробыл всего год с небольшим и умер в апреле следующего года.
Хосе Рисаль
Мировоззрение Х. Рисаля, как борца за национальное возрождение Филиппин, сложилось во второй половине XIX века. В 1879 году, когда ему было всего 18 лет, он написал оду «К филиппинской молодежи», которая была с восторгом встречена прогрессивной интеллигенцией. Популярность Х. Рисаля стала быстро расти. Сам он считал, что избавить народ от нищеты и бесправия можно только с помощью просвещения и демократических преобразований, причем не порывая с Испанией. Наиболее отчетлива эта идея была выражена им в знаменитых романах «Не прикасайся ко мне» и «Мятеж», направленных против испанского владычества и монашеских орденов, которые приносили его родине только бедствия. Х. Рисаль не щадил и недостатки филиппинского народа, с ненавистью бичуя разбогатевших местных откупщиков, ненасытных ростовщиков и продавшихся колонизаторам выскочек.