Старики умирают, чтобы уступить место молодым, считалось когда-то. Персонажи некоторых мифов древних народов убивали стариков, чтобы те не становились им обузой. Так, в Японии в трудные времена, по легенде, стариков уносили на отдаленную гору и оставляли там умирать. В некоторых эскимосских племенах в прошлом их приканчивали в голодное время, чтобы они не отнимали пищу у молодых. Однако эти мрачные предания, хоть и втолковывают нам, дико глядящим на те времена, для чего нужна смерть, ничего не говорят о том, почему люди стареют, прежде чем умереть. Если смерть – это пропасть, ожидающая нас, почему в нее нельзя броситься с разбега, а надо согбенно брести, опираясь на палку?
Старение – это парадокс, отмечает немецкая исследовательница Аннета Баудиш. Старость препятствует тому, чтобы организм размножался. В старости риск умереть заметно растет. То и другое неправильно с эволюционной точки зрения. Обычно эволюция помогает различным видам животных миновать барьеры, мешающие им нормально жить и развиваться, меняя и приспосабливая их организмы так, чтобы они эти препятствия одолели. Здесь же эволюция словно отступила, сдалась. А ведь старение – можно взглянуть на него и так! – это какой-то атавизм, который давно должен был отойти в прошлое.
Первое объяснение, приемлемое с точки зрения эволюции, дал этому парадоксу британский биолог, будущий нобелевский лауреат Питер Медавар в середине XX века. С возрастом репродуктивные возможности любого организма снижаются, а потому он становится уже не так подвержен давлению естественного отбора.
Вот простой пример: в нашем организме есть гены, которые содействуют развитию злокачественных опухолей. Эти гены, проявляющие активность только в нашем преклонном возрасте, передаются от родителей к детям на протяжении многих поколений. Никакой естественный отбор не может их выбраковать потому, что они включаются и человек заболевает раком тогда, когда уже утрачивает способность рожать детей. Если бы было наоборот и этот ген срабатывал в детстве, то его обладатели умирали бы в юном возрасте, не успев принести потомство и передать своим детям вредоносный ген.
Идея Медавара и поныне лежит в основе всех современных теорий старения. Согласно им старость – это время, когда мы оказываемся один на один с множеством генетических мутаций. Ведь в том возрасте, когда наши репродуктивные способности угасают, как раз и появляются мутации, которые губительны для пожилых организмов. Все они благополучно проскальзывают сквозь сито естественного отбора, чтобы отравить нашу жизнь в поздние лета. В 1966 году британец Уильям Гамильтон, один из самых известных биологов-эволюционистов XX века, сделал неутешительный вывод: старение – это неизбежный результат естественного отбора.
Однако за последние полвека накопились возражения против этой гипотезы. Процессы старения протекают гораздо разнообразнее и не укладываются в столь строгую схему.
В 1981 году Майкл Роуз начал свой нашумевший эксперимент с дрозофилами. Из поколения в поколение он оставлял только тех мушек, которые появлялись на свет, когда их матери уже состарятся. Так вывелась целая линия дрозофил, которые все как один были «поздними детьми». Уже через 15 поколений насекомые жили на 20 % дольше, чем мушки из первого поколения. По прошествии трех десятилетий выведенные им мушки жили втрое дольше, чем те, с кем он начинал когда-то эксперимент.
Итак, старение можно замедлить, отодвинуть на какой-то срок, подытоживает Роуз. По идее, нет возражений и против того, чтобы живые организмы были «биологически бессмертными». Это будет достигнуто, когда в какой-либо популяции уровень смертности перестанет расти с возрастом. Это означает, что особи будут умирать только из-за инфекционных болезней, несчастных случаев или природных катастроф, но никто – из-за того, что его организм начал с возрастом саморазрушаться, дряхлеть.
Что это? Пустая фантазия? Теоретический изыск? Скорее, теоретическая возможность. Ученые, пусть и очень осторожно, говорят о «негативном старении». Для него характерно, что с возрастом вероятность организма умереть остается неизменной или даже уменьшается, тогда как для нас – на протяжении всей истории человечества – эта вероятность по мере старения стремительно росла. Но так ли это неизбежно? Предписано ли это законами природы?
В мире животных процессы старения протекают очень разнообразно. Слоны доживают до 80 лет, галапагосские черепахи – до 180, а японские карпы кои – до 200 лет. У крокодилов, в отличие от нас, вероятность смерти с возрастом снижается. Чаще всего они гибнут молодыми. Состарившись и достигнув огромных размеров, они живут очень долго.
У живых существ нет какой-то строго определенной продолжительности жизни. Эта пестрая статистика, отмечает Роуз, еще раз показывает, что с молекулярно-биологической точки зрения в старении нет необходимости.