100 женщин великого мистификатора из Мелитополя

Слушая Тышлера, вспоминая его работы разных лет, в особенности театральные — в цыганском театре, еврейском, узбекском, — убеждаешься в правоте тышлеровских слов, он не только схватывает колорит, ему под силу увидеть, понять и передать своеобразие, душу и красоту каждого народа. Рисуя Муканну, Тышлер раскрывает натуру героя. Художник любит яркий костюм, выразительную деталь, но поверхностная восточная экзотика претит ему. Поэтому в его декорациях возник среднеазиатский пейзаж, насквозь просвеченный золотисто-белым раскаленным солнцем.

«Постановка «Муканны» в театре имени Хамзы, — писала газета «Правда Востока» 12 сентября 1943 года, — является достижением узбекского театра. Постановщики — народные артисты С. М. Михоэлс и М. М. Уйгур придали спектаклю известную праздничность, правильно подчеркнув романтическую героику пьесы и усилив ее лирический элемент удачным музыкальным сопровождением (композиторы А. В. Успенский и А. Г. Мушель). Талантливый художник-постановщик Александр Тышлер, пренебрегая натуралистическим воспроизведением ненужных археологических деталей прошлого, сумел вместе с тем создать серию исторических и бытовых картин, насыщенных конкретными чертами национального и исторического своеобразия. Особенно удачны массовые сцены, имеющие решающее значение для народной драмы.

В целом театр создал прекрасный спектакль, созвучный героическим настроениям нашего времени».

Замечательны и тышлеровские постановки спектаклей в Московском государственном цыганском театре «Ромэн». Художника вовсе не интересовала «цыганщина» в обывательском, расхожем смысле этого слова. Во всех своих работах на цыганские темы Тышлер показывал человеческие достоинства и духовную красоту этого гордого, веками угнетаемого народа. Еще в 1935 году Тышлер, рассказывая о своем опыте оформления цыганских спектаклей, таких, как «Жизнь на колесах» М. Безлюдского, «Фараоново племя» Д. Сверчкова и И. Ром-Лебедева, «Кармен» по П. Мериме, отмечал: «Трудность, которую я, с гордостью могу сказать, преодолел, это: цыганщина и экзотика. Вот это зло, которое часто размножается спекулянтами и художниками-пошляками, мешает видеть настоящее, подлинно народное у цыган. Их вещи в быту ограничены: лошадь, кибитка, подушка, кнут, ведро, хомут, тряпка — вот, пожалуй, и все. Из этих элементов я должен сложить несколько спектаклей, причем каждый спектакль должен быть по форме цыганским, и каждая вещь должна не повторяться, если же она повторяется, то должна в разных спектаклях звучать по-новому. Вещи, которые отражали в себе горе, угнетение и нищету кочевых цыган, не могут быть экзотическими, они красивы и суровы, потому что в них я вижу огромную вековую борьбу человека за существование».

Художник всегда стремился к подлинному, к поэзии, романтике. И выражал их с буйным темпераментом. Возможно, он унаследовал его от матери, уроженки Кавказа. О ней Александр Григорьевич говорил всегда с большой нежностью, то восстанавливая словесно ее смуглое тонкое лицо с крутым разлетом тонких черных бровей, то с горечью говоря о том, как нелегко ей жилось, растя и воспитывая восьмерых детей, а затем поочередно переживая их смерти. Однажды она поразила всю семью своими конспираторскими способностями: когда к ним на квартиру пришли с обыском полицейские, мать обернула нелегальную литературу и листовки в клеенку и упрятала их в бочку с квашеной капустой.

…И снова мы сидим с Тышлером в его мастерской. Среди гостей художники А. Степанов, Д. Штеренберг-младший, Ю. Мингазитинов, К. Сапегин. На улице зимний, морозный, солнечный день. Там все сияет, и когда входишь в помещение, глаза не сразу привыкают, как бы проваливаются в темные дыры. Дверь мастерской Тышлера была открыта настежь, я заглянул туда — никого. Потом в узком длинном коридоре показался Александр Григорьевич с полотенцем через плечо. Он приветливо поздоровался со всеми. Пригласил в мастерскую, рассадил всех нас и сказал:

— Я вам сейчас буду показывать мои работы разных лет. А вы можете выражать свои положительные и отрицательные эмоции. Договорились?