100 женщин великого мистификатора из Мелитополя

И вот как-то на прогон приехал один ответственный работник (это был Л. М. Каганович). Он просмотрел весь спектакль, вызвал режиссера, кое-кого из труппы и учинил разгром. Главные его обвинения сводились к тому, что театр, вместо того чтобы во весь рост показывать созидательный пафос современности, полез в дебри, вытащил на свет какую-то шантрапу в лапсердаках. Ответственного товарища отпаивали боржомом, успокаивали как могли. Но он не унимался. Особенно возмущался лапсердаками и сапожками.

— Кто это все придумал? — грозно спросил он. — Кто делал костюмы? Вы знаете, кто у нас носит кавказские сапожки?

— Тышлер, наш художник, — ответили ему.

— Для чего же ему потребовались эти лапсердаки и кавказские сапоги? На что это? Намеки себе позволяете?

— А что же вы хотите, — с иронией спросил Михоэлс, — чтоб я одел бедняков прошлого века в черкески?

«Лицо» махнуло рукой и вышло, строго-настрого приказав уволить художника из театра.

Так Тышлер остался без работы.

— Каждое утро, — рассказывал Александр Григорьевич с улыбкой и грустной усмешкой, — я брал под мышку одну книгу из своей библиотеки и шел в букинистический магазин. Я уже проел всех философов от Аристотеля до Гегеля. Теперь настала очередь классиков. Вы помните мою серию «Казненный ангел»? Это было похоже на мои книги. Однажды я понес в магазин Данте с рисунками Боттичелли. «Надо просить десятку», — подумал я, подходя к магазину. Букинист бережно принял у меня книгу, мельком взглянул мне в глаза и нюхом опытного книжника определил мое бедственное положение.

— Я приму книгу за двадцать пять рублей!

«Вот так номер, — подумал я. — Данте дал мне пищу на два дня!»

Шел я из магазина, нес в кармане спасительный четвертной и мстительно думал о том, что все-таки беглые рекруты Бойтре ходили в самых настоящих лапсердаках и носили самые настоящие пейсы.

С той поры, — закончил Тышлер свой рассказ, — я уже больше никогда не заводил библиотеки.

И снова текут неспешные душевные беседы с Александром Григорьевичем:

— Меня всегда почему-то волновала проблема лестницы. Как сделать, чтобы было движение? Кстати, эту проблему я решал в серии рисунков к фильму Григория Рошаля «Зори Парижа». Все рисунки Рошаль забрал себе, я их больше не видел.

Мне очень понравился итальянский фильм «Жизнь Леонардо да Винчи». И раньше использовали прием введения в действие ведущего. Это прием не новый. Но здесь это очень уместно. Мне понравилось, что Леонардо ни разу не показан с кистью в руках. Он работает, мы это понимаем, но тогда, когда зритель не видит его. Это здорово! Я помню, в фильме «Дом с мезонином» художник шваркает кисточкой по холсту. В это не веришь. Это неприятно…

Вот посмотрим сейчас мои ранние работы. Сейчас я бы такие не сделал. Ну что, не зря я работал?..

Однажды ко мне на выставке подошел какой-то человек с невыразительным, стесанным лицом и сказал:

— Объясните мне, товарищ Тышлер, почему у вас на всех картинах у всех персонажей вытянутые фигуры, пропорции у них нарушены. Почему у них нет правильных пропорций?

— Отойдите от меня на два шага! Так! Еще немного отойдите!

Он повиновался.

— А у вас разве есть пропорции? — спросил я. — Нет! У вас совсем нет никаких пропорций! — Все вокруг засмеялись, а смущенный парень юркнул в толпу.

У Александра Григорьевича Тышлера были идеальные пропорции во всем, что он делал. Были они и в его жизни. Потому что верной была его основная пропорция — соотношение его личности к Жизни — к прошлому, настоящему и будущему.

В последний раз я был у Тышлера с 14-летним сыном, и Александр Григорьевич, посмотрев его акварели, сказал ему очень сердечно:

— Рисуй больше, работай, рисуй все подряд, мир того стоит!

Художник истинный приходит, появляется на свет, чтобы под управлением Б-га при помощи своего искусства совершенствовать этот мир, живущих в нем людей.

Он утверждает: вот что есть высшая красота, настоящая вера и этика. Художник ничего не уносит с собой. Все оставляет людям.

Оставленное Александром Тышлером — вечно.