100 знаменитых харьковчан

Семирадский окончил учебу в Академии в 1870 году, получив звание классного художника первой степени. В этом же году ему была присуждена Большая золотая медаль за картину «Доверие Александра Македонского своему врачу Филиппу». Эта медаль позволила Семирадскому стать пансионером Академии, получить разрешение на заграничную стажировку. Для своей командировки он выбрал два крупных центра европейской живописи — Мюнхен и давно манящий к себе его, большого любителя античности, Рим.

В год окончания учебы Семирадский посетил Харьков. Ему нужно было заняться хозяйственными делами, связанными с переездом семьи в Варшаву. В этот свой последний, к слову, приезд на родину Генрих Ипполитович подарил начальнице художественной школы, небезызвестной в городе Раевской-Ивановой, свою картину «Лавка гробовщика». Эксперты до сих пор не могут прийти к единому мнению — принадлежит ли эта картина, написанная в совершенно не характерном для Семирадского духе критического реализма, кисти этого художника. Нет вопросов по поводу второго полотна Семирадского, хранящегося в Харьковском художественном музее (больше картин мастера в Харькове нет) «Исаврийские пираты продают свою добычу». Эта картина имеет также другое название — «Корсары». В 2000 году ее специально возили показывать жителям Печенег.

После продажи своего поместья в Новобелгороде Семирадский направился, как и собирался, в Мюнхен. Здесь он уже по большей части работает самостоятельно. Влияние на него жившего в баварской столице корифея исторической живописи Карла Пилоти, вероятно, сильно преувеличено. В Мюнхене Генрих Семирадский очень быстро написал многофигурную (впервые в своем творчестве) картину «Римская оргия времен цезаризма», которую в 1872 году отправил на академическую выставку в Петербург. Эта его работа имела большой успех, в результате была продана за хорошие деньги наследнику престола Александру Александровичу (будущему Александру III). В работе над «Римской оргией» художник уже показал свои основные пристрастия, характерные черты своего творчества. Во-первых, следует отметить, что и впоследствии Семирадский работал над картинами очень быстро, что не отражалось на их качестве. Поскольку он выбрал для себя академическое направление (в литературе направление, представленное Семирадским, часто называют поздним европейским академизмом), ему совершенно необходимо было придерживаться довольно строгих классических правил, которые он усвоил на «отлично», — отсюда, вероятно, и скорость письма.

Во-вторых, излюбленной темой Семирадского были сюжеты из античной истории, и в меньшей степени — истории остальной. Другой темой стали сюжеты библейские. (Позже будет сказано о некотором изменении привязанностей Генриха Ипполитовича в конце века.) Персонажей современных на своих картинах Семирадский выводил редко. Большую известность приобрело лишь полотно «Шопен на вечере у Радзивиллов», на котором кроме великого композитора, перед которым преклонялся Семирадский, и Радзивиллов изображен Александр Гумбольдт.

Античная история казалась художнику наиболее подходящей для проявления искусства композиции, показа красоты и колорита живописи. В духе деятелей Возрождения Семирадский высоко ценил красоту материального мира. Его влекли блеск и роскошь. Величественная архитектура на картине «Римская оргия» погружена во мрак; в центре, освещенные языками факелов, неистово танцуют вакханки, а вокруг расположились пирующие танцовщицы в ярких костюмах. Здесь наметился интерес художника и к эффектам освещения. Игра светотенью стала коньком Семирадского. Как и цветовые решения, блики света в исполнении Генриха Ипполитовича со всей очевидностью выдают его авторство — так считают специалисты. Семирадский как-то даже поделился секретом таких бликов: «Сразу за первым, точно выбранным мазком, следует наносить на полотно второй. Затем все это вскрывать лаком, и так повторять множество раз, но самое главное — вовремя остановиться».

Таким образом, живописец стремился решать картину в основном пластическими средствами. Психология же Семирадского не интересовала, как и актуальные социальные проблемы. Поэтому-то его и не любили передвижники, обвиняли работы художника в поверхностности, легковесности, салонности. А он гневно отвечал на обвинения Стасову: «Все эти факты с тенденцией, которых вы требуете от художников, с живописью ничего общего не имеют! Это скука, это рассудочная проза!»