1000 лет радостей и печалей

Однажды в феврале 2010 года, когда я покупал кое-какие материалы, мой помощник Сюй Е позвонил из Цаочанди и сказал, что в студию пришла группа художников и ищет встречи. Они жили в арт-квартале неподалеку от Цаочанди и, когда я вернулся, окружили меня. У одного голова была замотана бинтами, а лицо и волосы заляпаны кровью. Они рассказали, что прошлой ночью на их район налетела банда головорезов с ножами и дубинками и стала требовать немедленно покинуть дома; всех, кто отказывался, избивали. Местные власти в Китае, чей доход во многом зависел от продажи земли, часто принуждали людей выселяться под покровом ночи. У художников не оставалось другого выбора, они бежали, и теперь спецтехника рушила их поселение.

Я сказал, что, если они хотят защитить свои права, протестовать в замкнутом пространстве не получится. Когда тебя бьет мать, бессмысленно устраивать переполох в доме — нужно выбежать на улицу, где вас могут увидеть соседи.

«Давайте попробуем проспект Чанъаньцзе», — предложил я, что звучало амбициозно, ведь этот знаменитый проспект вел прямо к площади Тяньаньмэнь. Вообще я не ожидал, что полиция нам позволит даже приблизиться к нему, особенно с учетом того, что в преддверии двух важных правительственных мероприятий в Пекине город усиленно охранялся. Но мне нравилась идея вынести проблему насильно снесенных домов из интернета на улицу.

На дороге из Цаочанди в Цзяньгомэнь, что на востоке Пекина, совсем не было пробок. Выйдя из наших машин на восточной стороне проспекта Чанъаньцзе, мы развернули три больших транспаранта из белой ткани и черной краской написали на них протестные лозунги. Один из художников вез пострадавшего соратника в инвалидной коляске, а остальные пешком двигались на запад в сторону Тяньаньмэнь. По дороге я делал фотографии и публиковал новости в Twitter.

Чанъаньцзе, самый длинный и широкий проспект в Пекине, делит город на север и юг и идет строго прямо: где ни встань, кажется, что он бесконечен. Именно по этой улице шла демонстрация за демократию во время событий на площади Тяньаньмэнь 1989 года, и именно здесь армия начала свое кровавое вторжение в центр города ранним утром 4 июня.

Мы все шли вперед, но водители и пешеходы не обращали внимания на наши выкрики, а полиции, как ни странно, вокруг было не видно. Только подойдя ближе к Тяньаньмэнь, мы начали привлекать внимание людей, и сразу же появились вооруженные полицейские в штатском. Они не давали нам пройти, но в целом вели себя спокойно и никого не арестовали. Когда я вернулся домой, иностранные СМИ взяли у меня интервью, в котором я объяснил цель демонстрации, не исключая при этом возможных репрессий со стороны властей в ответ на наши действия. Спустя год, когда меня допрашивали, я узнал, что участие в этом протесте стало одной из причин моего задержания.

В марте 2010 года мне дважды представился случай рассказать о своем сопротивлении государственной цензуре. В первый раз это было на международном литературном фестивале lit.COLOGNE, где я вступил с дискуссию с Гертой Мюллер — уроженкой Румынии, получившей Нобелевскую премию. Перед началом мероприятия она спросила меня за кулисами, нервничаю ли я, и добавила, что сама всегда на взводе перед выступлением. Но Герта оказалась великолепным оратором, и ее миниатюрность лишь подчеркивала остроту ее наблюдений. Когда Румыния была коммунистическим государством, органы государственной безопасности третировали Герту, пытаясь завербовать. Но она отказалась шпионить за людьми. Она сказала полиции, что если когда-либо на это согласится, то перестанет быть собой. Вместо этого Герта всю жизнь боролась с тоталитаризмом, говорила и писала от имени людей, которых погубил режим. Она отказывалась забывать прошлое и поступаться принципами.

Герта задала мне вопрос: не переоцениваю ли я способность интернета способствовать переменам? Сама она сомневалась в том, что его влияние так велико: она признавала, что вдохновить молодых легко и у них может появиться ощущение, будто они способны существенно изменить общество, но диктаторы заносчивы, и они арестуют и убьют, кого захотят. Вероятно, она права, согласился я: простое порицание тоталитаризма не приведет к трансформации общества в целом, настоящие перемены требуют благоприятных условий. Тем не менее я все же считал сопротивление важным. «Если я найду одну свечку в кромешной темноте, — сказал я, — то обязательно зажгу ее. У меня нет другого выбора». Как бы власти ни пытались заткнуть мне рот, я всегда буду стремиться к тому, чтобы мой голос был услышан.