1000 лет радостей и печалей

Чиновникам службы безопасности было далеко не все равно, куда я решу отправиться. Они не хотели, чтобы я выбрал США, пусть даже это была западная страна, где я провел больше всего времени. Предпочтительным вариантом, по их мнению, была Германия — они попросили меня подать официальную заявку на выезд в Германию для повторного обследования после травмы головы.

Тот период характеризовался тесным экономическим сотрудничеством Китая и Германии. Си Цзиньпин приезжал в Германию в марте 2014 года, а в июле того же года федеральный канцлер Ангела Меркель посещала Китай в шестой раз за свой срок на этом посту. С января по август 2014 года объем торговли между двумя странами достиг 117,3 миллиарда долларов, что на 12 процентов выше, чем за тот же период годом раньше. В Германии работало более двух тысяч предприятий с китайскими инвестициями, и вскоре Китай стал крупнейшим торговым партнером Германии. Мне выдали немецкую визу по ускоренной процедуре, всего за несколько дней.

Я также планировал посетить Великобританию, где на осень того года в Лондоне намечалась моя выставка в Королевской академии художеств. Но в ответ на просьбу предоставить мне шестимесячную британскую визу посольство Великобритании в Пекине заявило, что я утаил судимость (имелось в виду обвинение в уклонении от уплаты налогов). Я сделал все возможное, чтобы разъяснить ситуацию, указав, что меня подставили и похитили из-за антиправительственной оппозиционной деятельности и что мне так и не предъявили официального обвинения, но сотрудников консульства это не убедило. В итоге пришлось вмешаться Терезе Мэй, министру внутренних дел Соединенного Королевства.

В свою очередь, американские дипломаты в Пекине пригласили меня в посольство на встречу с послом, но когда я пришел, меня сразу спросили: «Почему вы не приезжаете в Америку?» В ответ я мог лишь вздохнуть: я только-только вытащил одну ногу из трясины, и мне предстоял долгий путь.

Незадолго до моего отъезда в Германию власти попытались демонтировать жучки, установленные ими ранее в стенах студии (я знал, что они там есть). В свое время я отпраздновал эту находку, взорвав пару петард около передатчика. Но я хотел оставить эти устройства на память. «Это же секретные устройства, — сказал я полиции. — Их не существует. Как я могу вам вернуть то, чего не должно быть?» Они до сих пор у меня.

Тридцатого июля мы с моим другом Ся Сином «под защитой» службы безопасности прибыли в аэропорт. Нас отвели в специальную зону ожидания, интерьер которой выглядел точь-в-точь как зал приемов Дома народных собраний — удобные кресла, большой ковер, картины на стенах. Мне выдали посадочный талон и проводили к выходу на посадку на рейс до Мюнхена.

Сейчас больше всего на свете я мечтал увидеть Ай Лао. Я хотел, чтобы мы больше никогда не разлучались. Самолет приземлился в Мюнхене в пять часов вечера. Я прошел таможенный контроль раньше, чем успели прибыть Ван Фэнь и Ай Лао, так что заметил издалека, как они идут в мою сторону. Я знал, как они счастливы меня видеть, а они не стали бурно демонстрировать свои чувства, и казалось, будто мы не расставались. Но Ай Лао сказал, что мы с Ван Фэнь — два кусочка пазла и теперь он может их сложить.

Наша с Ай Лао связь напоминает мне собственные отношения с отцом, ведь Ай Лао рано повзрослел, как и я. Я всегда старался отдавать ему должное. Даже если ему до этого нет дела, он мой главный судья, и его одобрение — главная мера успеха моих стараний. Когда я вспоминаю своего отца, я сожалею о том, что в ранние годы меня мало интересовали его трудности, что не проявлял по отношению к нему сочувствия и понимания. В те долгие недели тайного заточения мои главные опасения были связаны не с тем, что могу никогда больше не увидеть сына, а с тем, что не дал ему возможности по-настоящему узнать меня. И тогда мне пришла в голову мысль: если меня выпустят, то для того, чтобы сократить разделяющую нас пропасть, я должен записать все, что мне известно об отце, и честно рассказать сыну о себе — о том, что значит для меня жизнь, почему так важна свобода и почему автократия так боится искусства. Я надеялся, что мои убеждения превратятся в нечто такое, что он сможет увидеть и понять и умом, и сердцем. Так что, если Ай Лао когда-нибудь захочет узнать больше, все будет готово — и моя собственная история, и история его деда.

Прошлое и настоящее в моей жизни разделились, как кости мертвого животного, со скелета которого давно пропала вся соединительная ткань, и, как я ни стараюсь, мне все еще сложно осмыслить мой жизненный опыт в целом. Ту же проблему я обнаруживаю в своем искусстве. Хотя я не знаю, насколько на меня влияет окружение, оно никогда не ослабляло мое чувство ответственности перед реальностью. Подобно человеку, идущему в ночи под дождем, я знал, что каждый шаг приближает меня к цели, но где же моя цель?