1000 лет радостей и печалей

Если бы мой протест на выставке «5000 имен» ограничился только отзывом работ, он не вызвал бы особого резонанса. Но мир искусства был взбудоражен тем, что я просил и других людей заявить о своей позиции по этому вопросу. Согласно одной из точек зрения, я лишал других художников «негативной свободы»[50] — другими словами, отказывал им в праве ничего не делать.

Разве в государстве, которое не гарантирует своим гражданам политических прав, свободы самовыражения, свободы собраний, есть место «негативной свободе»? В хитром и уклончивом Китае «негативная свобода» — просто синоним цинизма и трусости.

В итоге я понял, что столкнулся не просто с гигантской деспотической политической системой, а с расширением бесплодных территорий, где насмехаются над свободой, поощряется предательство и ценится обман.

Однажды мартовским утром 2014 года кто-то позвонил в дверной колокольчик. Сяовэй открыл дверь, вошли два незнакомца — один держал в руке такой огромный букет гвоздик, что закрывал им лицо. Тот, что постарше, начальник отдела в Управлении общественной безопасности, заговорил первым. «Сегодня 27 марта, особенный день».

Сначала я не понял, о чем речь. Тогда он объяснил: исполнилось 104 года со дня рождения Ай Цина, и начальство поручило ему вручить мне цветы, чтобы почтить память моего отца. Он спросил, куда поставить букет и есть ли в доме бюст отца.

Бюста не было, и я даже не вспомнил о его дне рождения.

Гость отметил, что мой отец принадлежал к первому поколению революционеров. «То, что мы делаем сейчас, нужно соотносить с историей». Он пообещал, что у меня все наладится, и даже назвал дату, когда мне вернут паспорт. «Поверьте, я бы не стал вас обманывать», — заверил он.

Но в названную им дату паспорт мне не вернули. Вместо этого в назначенный день агент государственной безопасности открыл багажник своего черного седана и передал мне упаковку сушеной говядины, пачку чая и гигантскую живую саламандру — редкое животное, которое я никогда раньше не видел, — а также рецепт ее приготовления. (Я запомнил только первую строку инструкции: нужно прибить ее гвоздем к разделочной доске, а затем разрубить на куски. Мы не стали этого делать и оставили саламандру в качестве домашнего питомца.)

Мы с агентом тогда проболтали на улице не менее получаса. «Не ходите на встречу с канадским министром иностранных дел, когда он приедет в Китай на следующей неделе», — предупредил он, не пытаясь даже скрывать, насколько внимательно они следят за моим общением с людьми; я думал, что о предстоящем событии знают только двое — атташе канадского посольства по вопросам политики и сам посол. Уходя, полицейский сказал, что «там наверху» очень озабочены предотвращением любой огласки, а также намекнули, что в противном случае им придется еще на некоторое время задержать мой паспорт. Но он заверил меня, что это всего лишь вопрос времени, нужно только запастись терпением. «Вы пользуетесь таким влиянием, а из-за движения „Захвати Сентрал“ (Occupy Central) в Гонконге здесь и так уже все на ушах и беспокоятся, что вы усугубите проблему». «А разве не ваши люди сделали меня таким влиятельным?» — возразил я.

Перед ужином того же дня мне позвонил другой агент — тот, что вез меня домой после освобождения из тайного заключения. Он спросил, не смогу ли я принять двух черепашек, которых он купил своему отцу, а тому из-за возраста оказалось слишком тяжело за ними ухаживать. Тем вечером Сяо Пан встретился с ним у входа в парк и забрал черепашек.

Две привезенные из Бразилии черепашки неподвижно лежали в деревянном ящике, их панцири украшал необычный узор. Человек передал Сяо Пану инструкции по уходу на бумажке, в которой было написано, что ежедневно в час дня их нужно мыть теплой водой, это способствует их регулярной дефекации. Качество их экскрементов также необходимо было контролировать: отсутствие в кале белых комочков — сигнал, что черепашки заболели и их нужно отвезти к ветеринару. Сяо Пан не испытывал энтузиазма по поводу усыновления двух черепашек, но мне казалось, что нужно помочь агенту, раз он просит. Он нам доверился, и больше ему не к кому было обратиться.

Хотя власти больше не принимали мер против меня, ситуация омрачилась тем, что летом 2014 года полиция арестовала многих моих знакомых. Адвоката Пу Чжицяна задержали только за то, что он присутствовал на вечеринке в честь двадцать пятой годовщины демократического движения 1989 года; арестовали и других адвокатов-правозащитников.

Однажды в середине июня на пороге студии в Цаочанди появился мужчина примерно моего возраста. Оказалось, что режиссер Ай Сяомин (которая собирала подписи в мою поддержку) попросила его кое-что доставить. Он передал мне потрепанный чемодан, отказавшись войти в дом. Уже собравшись уходить, он спросил, не могу ли я дать ему несколько семян подсолнечника для одного знакомого «правого элемента». «Случайно не для вашего отца?» Он кивнул, и, глядя ему вслед, я видел в нем себя.