11.22.63

Все речи в честь векового юбилея Джоди уже были произнесены. Выступление женщины, которую местное Историческое общество и Городской совет выбрали «Человеком века», был очаровательно коротким, однако речь мэра отмечалась балобольством и информативностью. Я узнал, что Сэйди и сама один срок отслужила мэром и четыре срока в Законодательном собрании штата Техас, но это была лишь малость. Рассказывалось о ее благотворительной работе, о ее непрестанных усилиях по улучшению качества образования в ДКСШ и ее саббаттикел, который она взяла, чтобы год работать волонтером в разрушенном ураганом Катрина Новом Орлеане. Была там упомянута и программа Библиотеки штата Техас для слепых учеников, инициатива, направленная на улучшение больничного обслуживания ветеранов и ее неутомимые (которые продолжаются и сейчас, когда ей восемьдесят) усилия по обеспечению улучшенной помощью от штата нуждающимся душевнобольным. В 1996 году ей было предложено баллотироваться в Конгресс США, но она отклонила предложение, говоря, что ей хватает работы и на местном уровне.

Она больше никогда не выходила замуж. Никогда не переезжала из Джоди. Она такая же высокая, тело ее не скручено остеопорозом. И она такая же красивая, ее длинные седые волосы развеваются у нее за спиной почти до поясницы.

В конце концов, все речи завершились, и Главная улица перекрыта для проезда. На противоположных концах ее теперь вдвое более длинного бизнеса-квартала висят баннеры:

УЛИЧНЫЕ ТАНЦЫ, 19:00 — ПОЛНОЧЬ!

ПРИХОДИТЕ ВСЕ!

Сэйди сейчас в окружении друзей — некоторых из них, думаю, я еще мог бы узнать — я подхожу к ди-джейской платформе, установленной перед тем, что было когда-то «Вестерн Авто», а теперь стало «Уолгринс»[718]. Парню, который суетится с граммофонными пластинками и компакт-дисками, где-то лет шестьдесят с чем-то, у него редеющие седые волосы и дородное пузо, но я где бы то ни было узнал бы эти очки в квадратной розовой оправе.

— Привет, Доналд, — здороваюсь я. — Вижу, вы не расстаетесь со своим саунд-мавзолеем.

Доналд Белингем поднимает голову и улыбается.

— Никогда не выхожу из дома на выступление без полного комплекта. Я вас знаю?

— Нет, — отвечаю я. — Вы знали мою маму. Она танцевала на ваших вечеринках, давно, в начале шестидесятых. Рассказывала, как вы втайне таскали биг-бэндовые пластинки из коллекции вашего отца.

Он улыбается.

— Да, мне за это хорошенько тогда перепадало. А кто ваша мать?

— Эндрия Робертсон, — говорю я, выбрав имя наугад. Во втором полугодии Эндрия была моей лучшей ученицей по американской литературе.

— Конечно, я ее помню. — Его неуверенная улыбка подсказывает, что нет.

— Навряд ли, я так думаю, чтобы у вас сохранилось что-то из тех старых пластинок, или все-таки да?

— Боже, нет. Давно пропали. Но у меня есть записи любых биг-бэндов на компакт-дисках. Догадываюсь, что сейчас я услышу заказ?

— Правильно догадываетесь. Но это кое-что особенное.

Он рассмеялся.

— А разве они не все такие?

Я объясняю ему, что мне надо, и Доналд — как всегда, рад подарить удовольствие — соглашается. Когда я уже отправляюсь в направлении того конца квартала, где женщину, ради свидания с которой я сюда приехал, угощает пуншем мэр, Доналд кричит:

— Но я не расслышал вашего имени.

— Эмберсон, — бросаю я ему через плечо. — Джордж Эмберсон.

— И вы хотите, чтобы это было в восемь пятнадцать?

— Точь-в-точь. Это крайне важно, Доналд. Надеюсь, что все пройдет, как следует.

Уже через пять минут Доналд Белингем оглушает Джоди звуками песни «Вскачь» и освещенную техасской вечерней звездой улицу заполняют танцевальные пары.

8

Десять минут девятого, и Доналд включает медленную мелодию Алана Джексона, под которую могут танцевать даже взрослые[719]. С этого момента, когда закончились речи, Сэйди впервые остается в одиночестве, и я подхожу к ней. Сердце бьется так сильно, что мне кажется, будто я дрожу всем телом.

— Мисс Данхилл?

Она оборачивается, улыбаясь и смотря немного вверх. Она высокая, но я выше. Всегда был.

— Да?

— Мое имя Джордж Эмберсон. Я хотел вам сказать, в котором я восторге от вас и вашей работы, всех ваших добрых дел.

Ее улыбка становится сбитой с толку.

— Благодарю вас, сэр. Я вас не узнаю, хотя имя мне кажется знакомым. Вы из Джоди?

Я больше не могу путешествовать сквозь время, и конечно, я не могу читать мысли, но все равно я знаю, что она думает: «Я слышу это имя в своих снах».

— И да, и нет. — И прежде чем она успевает на это отреагировать: — Могу я спросить, что пробудило у вас любопытство к общественной работе?

Улыбка ее превращается в призрак, вянущий на губах.

— А узнать вы это хотите, так как…

— Это было покушение? Покушение на Кеннеди?