11.22.63

Один из тех парней, которые вошли впереди меня, коротко показал всем канареечно-желтый проездной билет, от чего у меня промелькнуло воспоминание о Желтой Карточке. Другие ложили в монетоприемник по пятнадцать центов, тот щелкал и звенел. Я сделал так же, хотя у меня это заняло немного больше времени, поскольку дайм пристал к моей вспотевшей ладони. Мне казалось, все пялятся на меня, но, подняв голову, я увидел, что пассажиры кто читает газету, а кто просто бездумно смотрит в окно. В салоне автобуса было тяжело дышать от серо-голубого дыма.

Фрэнк Даннинг сидел почти посредине, по правую сторону, сейчас на нем были явно сшитые на заказ серые брюки, белая рубашка и темно-синий галстук. Элегантный. Он озабоченно подкурил сигарету и не посмотрел на меня, когда я прошел мимо него, чтобы занять место в конце салона. Автобус со стенаниями крутился по лабиринту односторонних улочек Нижнего города, после чего полез вверх по Горбатому холму на Витчем-стрит. Как только мы оказались среди жилой застройки западного берега, пассажиры начали выходить. Там были только мужчины; женщинам, вероятно, следовало уже быть дома, раскладывать по местам свои покупки или подавать ужин на стол. Автобус пустел, а Фрэнк Даннинг продолжал сидеть на месте, курил сигарету. Я думал, не окажемся ли мы с ним последней парой пассажиров.

Зря волновался. Когда автобус завернул к остановке на углу Витчем-стрит и авеню Милосердия (в Дерри также были авеню Веры и Надежды, как я потом узнал), Даннинг бросил сигарету на пол, раздавил ее подошвой ботинка и встал со своего сидения. Он легонько двинулся по проходу, не держась за поручни салона, а лишь покачиваясь в такт с движениями автобуса, который уже снижал скорость. Некоторые люди не теряют юношеской грации вплоть до сравнительно позднего периода жизни. Вероятно, Даннинг был одним из таковых. Из него вышел бы прекрасный свинговый танцор.

Он хлопнул по плечу водителя автобуса и начал рассказывать ему какой-то анекдот. Повествование оказалось коротким, и большая часть его утонула среди шипения пневматических тормозов, но я уловил фразу «трое черножопых застряли в лифте» и решил, что это не тот анекдот, который бы он рассказал своему гарему в домашних халатах. Водитель взорвался смехом, а потом потянул длинный хромированный рычаг и дверь открылась.

— Увидимся в понедельник, Фрэнк, — проговорил он.

— Если поток не поднимется, — ответил Даннинг и, сбежав с двух ступенек, перепрыгнул через травяную полосу и оказался на тротуаре.

Я увидел, как напряглись мышцы под его рубашкой. Могла ли мать против него какие-то шансы женщина и четверо детей? «Немного», — мелькнула у меня первая мысль, но она была ошибочной. Правильный ответ был: никаких.

Уже удаляясь в автобусе, я успел увидеть, как Даннинг взошел по ступенькам первого здания на углу авеню Милосердия. Там на широком парадном крыльце сидели в креслах-качалках около десятка мужчин и женщин. Некоторые из них поприветствовали мясника, который начал с ними здороваться за руку, словно политик, который прибыл туда с визитом. Здание было трехэтажным, в новоанглийском викторианском стиле, с вывеской на навесе крыльца. Мне как раз хватило времени, чтобы ее прочитать:

МЕБЛИРОВАННЫЕ КОМНАТЫ ЭДНИ ПРАЙС

НА НЕДЕЛЮ ИЛИ НА МЕСЯЦ

ДОСТУП К ОБОРУДОВАННЫМ КУХНЯМ

ДОМАШНИЕ ЖИВОТНЫЕ ЗАПРЕЩЕНЫ!

Под этой большой вывеской, на крючках, висела вывеска поменьше, оранжевого цвета, с надписью: МЕСТ НЕТ.

Через две остановки я тоже покинул автобус. Поблагодарив водителя, и услышав в ответ какое-то глухое рычание. Это, как я все более убеждался, заменяло в Дерри вежливый тон. Если вы, конечно, не имели в запасе пары анекдотов о черножопых, которые застряли в лифте, или о польском военно-морском флоте.

Не спеша, я отправился назад в сторону города, сделав крюк в два квартала, чтобы не проходить мимо заведения Эдни Прайс, где на крыльце после ужина собрались его жители, точно, как в какой-то из тех историй Рэя Брэдбери[194] о городке Гринтаун в Иллинойсе. А разве Фрэнк Даннинг не напоминает одного из тех хороших людей? Конечно, еще и как. Но в Гринтауне Рэя Брэдбери также были свои скрытые ужасы.

«Этот любезный человек больше не живет со своей семьей», — сказал Ричи-из-канавы, и это оказалось чистейшей правдой. Этот любезный человек жил в меблированной квартире, в отеле, где, похоже, все считали его парнем не менее блестящим, чем у кота яйца.