11 лжецов [litres]

Горло Уизерса сжимает спазм. Его лоб покрыт влагой, и преподобный оттягивает воротник.

– Любой вид необузданной жажды, будь то жажда плоти, денег или власти, сжигает душу. Кто склонен к обжорству, да приставит нож к своему горлу! А кто изречет ложь, да погибнет!

Глава 50

Он чувствовал, что по разгоряченному лицу струится пот. Он поднял руку и медленно провел ею по лбу.

Его сердце забилось быстрее.

Закончив проповедь, Эдриан Уизерс вернулся на свое место рядом с амвоном.

Ему не терпелось выбраться отсюда.

Заставляя себя дышать, он слышал голос помощника, который старался вдохновенно читать Евангелие, но не уловил ни слова. Его обволакивало пение хора, и, едва тот умолк, он поднялся на ноги и, избегая взглядов прихожан, быстро обошел алтарь и направился в ризницу.

Закрыл за собой дверь, отсекая низкое звучание органа, торопливо снял рясу и небрежно повесил на крючок за дверью. Сел за свой стол и включил маленький электрический обогреватель. Достал бумажник и заглянул внутрь – там лежала единственная двадцатифунтовая купюра.

Так же быстро он встал из-за стола и поднял мягкую молельную подушку, в которой прятал ключ от своего допотопного картотечного шкафа. Нашел в ткани щель и просунул руку вглубь, до самого конца. Ничего. Он ощупал все углы. Волосы у него на загривке стали дыбом. Он еще раз пошарил пальцами, но ключа не нашел.

Он закрыл глаза и заставил себя глубоко вдохнуть. Надо успокоиться. Он позволил своим пальцам аккуратно пройтись по мягкой набивке и вскоре почувствовал холод металла.

Сердце подпрыгнуло в груди. Он извлек ключ, сдул с него пыль и вставил в ржавый замок шкафа. Ключ со скрипом повернулся. Уизерс присел и выдвинул нижний ящик. За проповедью, которую он произносил на Великий пост почти десять лет назад, прятался белый конверт, который он недавно уже доставал. Держа конверт в руках, он уже почувствовал предвкушение.

Он вернулся к столу. Тепло от обогревателя постепенно наполняло комнату. Он откинулся на спинку стула, напомнив себе, что должен насладиться минутой. Освободил место на столе, отодвинув в сторону бесчисленные письма прихожан, которые вечно к чему-то призывали, на что-то жаловались, о чем-то просили… Что ему до них?

Он разместил конверт точно перед собой. Пальцами достал из него сложенный лист хрустящей белой бумаги. С помощью только большого и указательного пальцев аккуратно развернул его.

Затем протянул руку за бумажником на столе. Стараясь не думать о непокрытой задолженности, достал кредитную карту. С аптечной точностью начал насыпать две толстые линии чистого белого порошка. Идеально выровняв дорожки, провел пальцем по краю карты, прежде чем прижать ее к губам. Как он любил это прикосновение к острому краю пластика… Для него это было чем-то вроде аперитива.

Он вернул кредитную карту в бумажник и достал новенькую двадцатифунтовую купюру. Днем он специально ходил к банкомату на заправке. Ему всегда нравились новые купюры.

Он скрутил ее в плотный цилиндр и медленно наклонился вперед. Зажав левую ноздрю, начал медленно втягивать первую дорожку. Все вокруг изменилось: мир, казалось, отполз от него куда-то в сторону.

Он уже предвкушал удовольствие от второй дорожки, когда дверь ризницы внезапно открылась. Он успел увидеть только свою падающую с вешалки рясу.

Глава 51

Мы встаем перед последним псалмом, и я чувствую у себя на плече руку Сэма. Я поворачиваю к нему голову.

– Преподобный, кажется, куда-то очень торопится, – замечает он, пока остальные прихожане продолжают с усердием возносить хвалу Господу.

Сэм кивает на Эдриана Уизерса, который явно спешит уйти с амвона. Я вижу, как развевающиеся полы его рясы уже исчезают в сумраке поперечного нефа. Не успевает отзвучать последний стих, как он уже скрывается из виду. Я выхожу в боковой проход.

Сэм хватает меня за руку:

– Ты куда?

– Хочу задать ему пару вопросов.

– Я с тобой. И не спорь, – говорит Сэм, протискивается мимо колонны в конце своего ряда, спотыкается и едва не падает. Я ловлю его, и он наваливается на меня.

– Со мной все в порядке, – говорит он уже громче. – Не смотри на меня так. Мне и Мадлен хватает.

Я улыбаюсь, и под затихающие звуки органной музыки мы идем вслед за Уизерсом.

– Чем занимается викарий после службы? – тихо спрашивает Сэм.

– Понятия не имею, – отвечаю я. – Думаю, чем ему хочется, тем и занимается.

– Разве у него нет каких-то четких обязанностей?

– Я вам что, архиепископ Кентерберийский?

– Просто подумал, что ты знаешь.

– С чего вдруг? Потому что я живу через дорогу от церкви? А вы разве росли не в католической семье?

– Я вероотступник.

– Наверное, пошел пить чай со своей паствой, – говорю я, когда мы подходим к алтарю.

– О чем я и толкую, – отвечает Сэм. – Куда он так торопился? Уж точно не в чайную.

Мы стоим возле маленькой деревянной дверцы.

– Это, должно быть, ризница, – говорит Сэм. – Там викарий хранит свои вещи.

– Стоит попытаться, – отвечаю я.

Под звуки органа я громко стучу и открываю дверь.