11 сентября

- Ага! Значит, вы и есть та самая красавица Варя, которая учит испанский язык, - обрадовался интеллигент. - В Риге в прошлом веке жил испанский консул. Он был женат, но влюбился в здешнюю девушку.

- И что?

- Так мучился, что бросился в Даугаву.

- Ну и дурак, - сказала Машка, наступая ему на ногу и с тревогой поглядела на побледневшую сестру, но парень ничего не замечал:

- Его спасли, а на следующий день он бросился снова. Второй раз спасать не стали.

- Я же говорю, дурак.

- Почему? - удивился очкарик.

- Потому что думать надо, что говоришь.

Мальчишки выпендривались и друг друга подкалывали, Машка кривлялась, но все равно эти люди были свои, родные, и Варя вдруг почувствовала, что значит общность крови в чужом городе. Она пила шипучую яблочную бурду под названием "Салют", которую Мария называла шампанским, и чувствовала, как уходит из души страх. На смену приходили расслабленность и усталость, сквозь которую девушка замечала, что оба парня положили на нее глаз и от нее зависело, кого она выберет, но ей не хотелось никого выбирать, а просто сидеть и говорить. А еще больше - спать.

- Маша, можно тебя на минутку?

- Ну что? - Глаза у Машки возбужденно блестели. - Какого берешь? Уступаю.

- Пусть они лучше уйдут.

- Ты чего, белены объелась? Куда они уйдут? Они к нам в гости пришли.

- Я спать хочу.

- У, черт меня угораздил с тобой связаться!

- Я не могу, - сказала Варя жалобно, - я устала, ну пожалуйста.

- Если ты, если ты... - В глазах у Машки сверкнула обида. - Я для нее старалась, специально маму с братьями из дома отправила. А она...

- Я посижу еще чуть-чуть, но, если усну, не обижайся.

На смену "Салюту" пришел портвейн, разговор сделался живее, и Варя с удивлением обнаружила, что к ней клеится интеллигент с серьгой. Она небрежно обронила что-то насчет заграницы и профессора-мамы, мальчики не отставали, и Варя сама не заметила, как стала говорить горячо и быстро. Машка смотрела на нее насмешливо, позевывала и наконец прервала разговор:

- Давайте сыграем в трах.

- Как это? - удивилась Варя.

- А очень просто. Начинаем по кругу считать, но вместо чисел, которые делятся или оканчиваются на три, говорим "трах". Кто ошибается - снимает с себя одну вещь.

Варя растерянно посмотрела на очкарика Мишу.

- А что? - сказал интеллигент. - Пожалуй, в этом есть торч. У Борхеса подобное было.

- Раз, - начала Мария.

- Два, - произнес Андрей.

- Трах, - неуверенно сказала Варя.

Она смеялась вместе со всеми, глядя, как парни снимают с себя часы, носки, вынимают из карманов расчески и сигареты, спорят, можно ли это считать вещами или нет. Мария скинула туфлю и отшвырнула ее в угол, и Варя не была уверена, что она не сделала это намеренно. Маленький Миша снимал одежду и не трогал серьгу, говоря, что скорее расстанется с трусами. Но все равно Варя была уверена, что, как только дойдет до более серьезных предметов, игра иссякнет сама собой. Однако, в очередной раз подсев на цифре "семьдесят три", которая была тем трудна, что тут шло два траха подряд, Машенька расстегнула линялый батник, давно потерявший благородный кремовый цвет, и он так же легко и просто полетел на пол, как туфля.

Варя не верила очам. Сама она сняла только заколку и серебряный браслет, и при виде дикарки-сестры, для которой обнажаться было, видимо, более естественным состоянием тела, чем носить одежду, ей захотелось выйти из комнаты, сказать, что никакого удовольствия и смысла в этой забаве она не видит, и все-таки что-то не отпускало Варю. И этим "что-то" была не глупая детдомовка, которая совершенно не комплексовала оттого, что некрасива, не очкарик Миша, чьи глазки вдруг сделались противными и маслянистыми, так что трудно было поверить, как мог один и тот же человек рассуждать о метафизике, экзистенциализме и психоделическом роке и липнуть к глупой, никчемной и некрасивой девке, не убиравшей его руки со своей коленки. Все, что окружало Варю, было противно до невыносимости и требовало, чтобы она ушла, но странный насмешливый взгляд высокомерного, не торопившегося расставаться с вещами Андрея был причиной, ее удерживавшей. Серые, со стальным отливом глаза, напротив, точно вопрошали: "Ну что, сдрейфила, маменькина дочка, бабушкина внучка? Слабо тебе?" Он бросал вызов ей и всей ее жизни, и не принять этот вызов Варя не могла и защитить себя могла только на этом поле.